Четыре тысячи, восемь сотен

Камилла выглянула из своего кокона в усеянную звездами черноту, дожидаясь, пока мгновение ужаса рассеется, оставив в награду толику умиротворения. Каждая минута, проведенная в сознании, лишь попусту истощала ее ресурсы и увеличивала риск засечь ее по тепловому следу, но Камилла не осмеливалась погружаться в анабиоз, как следует не убедившись в том, что ее тело закреплено достаточно надежно, чтобы пережить хотя бы одно столкновение. Если она вывалится наружу при первом же ударе, все еще оставаясь в сознании и все еще находясь в зоне видимости Весты, то у нее, возможно, еще останется

В любом из направлений кокон лишь на несколько сантиметров превосходил габариты ее костюма, а его толстые акриловые стенки сводили на нет кристальную прозрачность смотрового щитка, вынуждая Камиллу довольствоваться замыленной и искаженной картиной. Эластичные фиксаторы не давали ей свободно болтаться внутри этого пластмассового гроба, но поскольку он был приклеен аккурат к полюсу вращения десятиметровой базальтовой глыбы – которая крутилась с такой величественной неторопливостью, что Камилла сбивалась всякий раз, когда пыталась отследить вращение звезд – ее собственное ерзанье заметно перевешивало какую бы то ни было центробежную силу. Она перестала реагировать на каждое проявление сводящего с ума зуда, но боялась сохранять чрезмерную неподвижность в ногах, чтобы не столкнуться с болезненной судорогой, которую ей не удастся преодолеть в такой тесноте.

Она повернула голову влево и, опираясь на фиксаторы, стала разворачивать свое тело в противоположную сторону, пока ей не удалось рассмотреть внизу фрагмент Весты, кривобокий полумесяц, практически рассеченный надвое горизонтом ее глыбы. Сколько еще ее друзей бы погибло прежде, чем ей удалось бы снова увидеть этот мир? Сложив губы, она дунула, пустив струю воздуха вдоль своего лица, чтобы смахнуть слезы.

Шея начала ныть, и Камилла повернула голову в другом направлении, чтобы дать мышцам возможность восстановиться. Справа от нее силуэт гелиоприемника будто вырезал в звездном небе черную дыру в форме эллипса. Камилла заметила на его темном фоне какой-то проблеск – вероятно, это был солнечный свет, отразившийся от еще одной глыбы, выступавшей в качестве груза, но она не смогла определить, экспорт это или импорт; одной и той же оболочкой из белого полимера покрывались и вестианский камень, и церерский лед. В каждом из миров было слишком много одного ресурса и слишком мало другого, поэтому в течение многих поколений жители астероидов обменивались ими в соотношении тонна к тонне, обращая собственный шлак в соседское богатство. Но ее теперешняя поездка автостопом нарушала симметрию, ведь никто не заказывал и не санкционировал экспорт каменной глыбы, которой она воспользовалась в качестве буксира.

Накатившее на нее головокружение схлынуло, оставив после себя ощущение звона в ушах и зажатого в тиски желудка. Она снова обратила взгляд в сторону Весты, и увидела, как ее родной мир безмятежно плывет вдоль края глыбы. Удар, которого она так боялась, миновал; срикошетившие оболочки настолько смягчили столкновение двух каменных громад, что оно устроило ее телу не большую встряску, чем неистовый ответ на подачу в сквоше. Но каким бы слабым ей ни показался сам удар, ее буксир испытал лобовое столкновение с равным по массе блоком льда, и теперь, подобно шарикам в космической колыбели Ньютона, у двух тел не было иного выбора, кроме как обменяться своими состояниями движения: лед занял ее место на парковочной орбите, в то время как она сама набрала едва заметную скорость в направлении Цереры.

Камилла облегченно всхлипнула. Ей еще предстояло испытать столкновения со вспомогательными глыбами, переправлявшими импульс от все более далекой ледяной реки, но более жестких толчков можно было не ждать. Поделка Гюстава выдержала проверку.

Теперь каждый вдох был на вес золота. Камилла обратилась к контроллеру кокона и приказала ему приступить к работе.

Она расслабилась и позволила фиксаторам оттянуть свои конечности от верхней стенки, которая неожиданно потеряла прозрачность, погрузив ее в темноту. Благодаря вакуумной прослойке между ее костюмом и этим панцирем, температура внешней оболочки могла опуститься значительно ниже температуры анабиоза, а расположенная за ее спиной каменная глыба была достаточно массивной, чтобы поглотить то мизерное количество тепла, которое выделялось ее телом, и практически полностью скрыть ее тепловой след.

Когда на локте открылся венозный клапан, исходящий поток жидкости был практически неосязаем; потрясение наступило в тот момент, когда та же самая жидкость вернулась в ее тело уже будучи охлажденной. Когда она прилаживала насос, пять градусов по Цельсию не производили настолько скверного впечатления; поскольку в ее клетках не было кристаллов льда, которые могли бы разорвать их стенки изнутри, коктейль из медпрепаратов даже не нуждался в антифризе. Ее продрогшая плоть, впрочем, не понимала плюсов и минусов: Камилле просто казалось, что ей нанесли такую глубокую и острую травму, что всякая граница между внутренним пространством ее тела и внешним миром исчезла, открыв дорогу потопу из ледяной воды, захлестнувшей ее изнутри.

– Береги себя, – пробормотала она. Эти слова она слышала от своей матери, а та, в свою очередь, от своей. Камилла повторяла их, пока не онемели губы. Пять лет тому назад ей довелось лечить одного молодого любителя увеселительных угонов, костюм которого разорвался вдоль руки, из-за чего камни на поверхности Весты соприкоснулись с оголенной кожей, вызвав некроз из-за обморожения. И вот теперь она сама была пригвождена к радиатору, который мог с легкостью до капли высосать все тепло ее тела, превратив в мешок, набитый пурпурно-черным мороженым. Она лично проверила насос и препараты, но жидкость, текущая в ее венах не будет иметь никакого значения, если термостат кокона выйдет из строя и ее тело охладится до наружной температуры.

Гюстав обещал ей, что в момент угасания сознания она почувствует эйфорию, но он бы сказал, что угодно, лишь бы не дать отступиться от задуманного. В конечном итоге ее панику смягчило простое притупление чувств – отсутствие сигналов от тела, которое мало чем отличалось от начала обычного сна.

Когда темнота в глубине ее глаз стала сгущаться, Камилла взглянула вниз и представила грядущее путешествие – медленный спиральный путь к Церере, сотню легких толчков, тысячу дней, пролетающих в тишине. Ее страх исчез, сейчас она ощущала лишь печаль и стыд. Ее побег был свершившимся фактом, но сама битва продолжится и без нее.

– К нам пожаловал транзитчик, – сообщил помощник Анны.

– Покажи. – Перехватив оверлей, Анна пристальным взглядом изучила инфракрасное изображение обшивки груза. Зеленоватое пятно четко выделялось на фоне синего квадрата – однако легенда, соотносившая оттенки цветов с числами, указывала на то, что разница в температуре между ними составляла лишь долю градуса.

– Сколько времени потребуется на восстановление? – спросила она.

– Ориентировочно в течение сорока пяти минут мы сможем отсоединить капсулу жизнеобеспечения и доставить ее в шлюз. Я уже оповестил медицинскую бригаду.

Анна переключилась на карту управления движением в порту. Тягач, передавший изображение транзитчика, в настоящий момент буксировал базальтовый куб на орбиту с непрерывной тягой, которая позволяла грузу парить на высоте всего в несколько сотен метров над поверхностью. Два робота, специализированных на добыче ископаемых, уже ждали снаружи у входа в ближайший шлюз, готовые взлететь и приступить к работе. Автоматизированные системы проверки самого тягача, как правило, отличались высокой надежностью, но при мысли о том, что могло произойти, если бы транзитчика не заметили, по коже Анны поползли мурашки. На подлете к цели капсула должна была включить радиомаяк и начать прогреваться до подходящей для человека температуры, но прежде, чем стало понятно, что в некоторых случаях этого не происходит, оборудование, не рассчитанное на обращение с таким деликатным грузом, насмерть раздавило троих транзитчиков.