Четыре угла коварства
Шрифт:
– У тебя кто-то есть, Павлик?
– А твое какое дело? – ухмыльнулся он.
– Я лучше, ты же знаешь, ты очень хорошо это знаешь.
Он сел на кровати, поднял с пола ее халатик (рука-то длинная) и протянул ей без лишних слов. Не взяла.
– Лорик, я не любитель наступать на грабли.
– То есть я… грабли? Хм, каким грубым ты стал.
И вырвала халатик из его руки, нехотя натянула, завязывая поясок, вдруг заговорила человеческим голосом, без этих – воздыханий поддельной страсти:
– Ты не знаешь, как трудно одной… Я думала,
– Иди спать, у меня завтра очень трудный день.
Бедняжка поплелась к выходу, у двери остановилась, не оборачиваясь, сделала последнюю попытку:
– Мне тридцать лет, я многое поняла и хочу начать сначала.
– Ты только хочешь, а я давно начал сначала.
Лора повернулась к нему и бросила с упреком:
– Ну, хоть бы сексом занялись по старой памяти.
– Ага, а потом скажешь, что от меня ты родила десять негритят.
– Ну и дурак ты, Пашка.
Когда она ушла, он подумал, что надо бы теперь в комнате внутренний замок поставить, щеколда будет в самый раз, а то эдак чести лишат.
Часть вторая
Конец – это только начало
Феликс позавтракал в полном молчании, да и воскресный день провели как-то нерадостно, в похоронном режиме. Настя не приставала к нему, причины депрессии знала, понимала, что он очень расстроен, она сидела за столом, подперев щеку ладонью и не притронувшись к еде на тарелке. Наконец Феликс поднял глаза на свою юную жену, невольно залюбовался ею и улыбнулся. Она, правда, красивая – зеленоватые умные глаза, яркие губы, черты гармоничные, притягательные. Но это не все, редко к красоте прилагаются отличные качества, она и хозяйка, и мастерица, к тому же единственная, кому удается строить Феликса.
– А ты почему не ела? – заметил он.
Посмотришь на Феликса при первой встрече, первое впечатление, что он человек, избалованный женским вниманием, цену себе знает, эпатажный, языкатый, короче, брутал в самом лучшем смысле этого ненашенского слова. Едва Настя увидела его в кабинете следователя, короткая мысль пронеслась: мой, но придется муштровать, и это было в двадцать два года. Да, у нее практичный ум. Но кто бы мог подумать, что Феликс нежный, любящий, заботливый без муштры? Настя улыбнулась, ответив:
– Люблю смотреть, как ты ешь. Уйдешь, у меня времени будет полно, вот и поем. А у нашего Вовки прорезался зуб.
– Так мы теперь по ночам спать будем? – оживился Феликс.
– Да, – рассмеялась Настя. – Пока не начнет резаться второй, думаю, передышка будет небольшой. Ой, тебе пора!
Взглянув на часы, он подскочил, ринулся в прихожую, сосредоточенно и быстро одевался, но когда хотел выйти, Настя окликнула
– Стой! – Подошла вплотную к мужу, обняла за шею.
Поцелуй перед работой – традиция, это пожелание отличного дня, успехов и обещание со стороны Насти ждать мужа. Феликс еще чмокнул ее в нос и выбежал из квартиры.
Он выслушал Терехова и молчал, потирал ладони, выпятив губы и глядя в одну точку, но это взгляд невидящий, точнее, видящий нечто очень далекое. Пауза настолько длинной получилась, что Павел заскучал, нет, он тоже думал, но ничего не шло на ум, в голове один вакуум. Они сидели в кабинете Терехова, в котором только стол и стулья, даже занавесок нет, зато графин с водой имеется в качестве интерьерного украшения, стоит на подоконнике и на стеклянном подносе с двумя стаканами. Павел просил Феликса приехать на полчаса раньше до ребят, дескать, кое-что нужно обсудить, а обсуждать нечего – идей не родилось.
Но вот Феликс развел ладонями и поднял плечи, следовательно, и у него ноль версий – это плохо. Понятно, мужика накрыл когнитивный диссонанс: улики указывают на него, в то же время они противоречивы и грубо сколоченные, однако Павлу хотелось бы услышать что-нибудь дельное, надо же определиться, и он услышал, правда, пришлось еще немного подождать:
– Значит, Вера не стреляла… вообще-то, я не сомневался. Дальше, брелок мой… Да, его Настя подарила с надписью – «Не дури», это напоминание, чтобы меня не заносило, я же не совсем сдержанный в отличие от тебя. Не знаю, где его потерял, честно. Однажды вдруг заметил, что брелока нет.
– Однажды? – оживился Павел. – Когда, где, в какой момент заметил? Думай, у оперативников память тренированная, а ты еще и следователь.
– Когда? – напряг память Феликс. – Приехал домой вечером и на площадке собрался открыть дверь. Достаю ключи, а они легкие, смотрю – нет брелока, хотя он держался крепко.
– Ключи с тобой? Дай.
Павел взял ключи, висевшие на стальном кольце, к которому прикреплена довольно толстая и плоская цепочка, при этом ключи свободно двигаются по кольцу, а цепочка припаяна намертво. Но что он мог рассмотреть?
– Давай отвезем Огневу? – предложил он.
– Отвезем, – безнадежно вздохнул Феликс.
– Теперь стакан, – напомнил Павел. – Думай.
– Да где угодно я мог пить из бумажного стакана, – промямлил Феликс. – Хотя бы в кафетерии за углом! Кофе, чай, сок… или в кафе обедал и… Естественно, стакан оставлял на столе. Не знал, что надо забирать вилки, ложки, тарелки, впрочем, меня привлекли бы за воровство.
Павел сидел напротив, опустив голову и будто бы уткнувшись в протокол с места преступления, на самом деле он слушал Феликса, они же друзья, это ко многому обязывает. Не поднимая головы, он посмотрел на Феликса, на слух тот говорил тягуче, можно решить, что не придает значения уликам, однако это не так. Опыт всегда заставит крутиться мозги в одном направлении, что и подтвердил Феликс: