Четыре вечера с Владимиром Высоцким
Шрифт:
Закончилась наша экскурсия по квартире. Мы расположились в большой комнате. Перед Ниной Максимовной груда фотографий, простых, любительских, часто очень неважного качества, запечатлевших Володю маленьким, подростком, юношей.
Рязанов. Нина Максимовна, мне бы хотелось, чтобы вы рассказали, какой Володя был в детстве. Что это был за человечек, доставалось ли вам от него, хлопотно ли приходилось?
Нина Максимовна. Вы знаете, он очень рано как-то сделался Человеком, понимаете? Не было у него разных причуд, вот как многие дети там: бросаются на пол, кричат, что-то требуют. Этого не было.
Рязанов. Может, оттого, что жили хуже тогда?
Нина Максимовна. Не знаю, во всяком случае, он сам забавлялся, играл, у него не было такого количества игрушек, как теперь родители закупают во всех «Детских мирах». Была у него лошадка, которую он очень любил, прекрасная, теперь таких лошадей и представить трудно. Вот он ее кормил, чистил. Был у него гараж, машинки две-три стояли… Он очень хорошо умел играть.
Рязанов. Хлопот особых не доставлял?
Нина Максимовна. Особых нет… Он меня не мучил… Такой был с раннего детства…
Рязанов. Его можно было одного оставить, уйти надолго?
Нина Максимовна. Нет, оставлять я его, конечно, никогда не решалась, у меня была прекрасная соседка, Гися Моисеевна, которую он воспел в своей песне «Баллада о детстве». Она его очень любила. Дом наш был очень старый, плохо отапливался.
Рязанов. На Первой Мещанской, в конце? Он там родился?
Нина Максимовна. Да, он там родился. И поскольку я была одна, мне некому было помогать, бабушек не было, я часто его просто подбрасывала Гисе Моисеевне, буквально с первых дней. У меня было холодно, у них было теплее в квартире, и он там прекрасно себя чувствовал.
Дом наш — это бывшая гостиница «Наталис» около Рижского вокзала. Действительно, со временем все это старело, портилось, протекало, и у Володи, видимо, в памяти все это осталось… некоторые такие моменты были, которые нельзя было не запомнить.
Рязанов. Как, например, Евдокима Кириллыча?
Нина Максимовна. Это тоже был настоящий, ну, в смысле реальный, сосед. Очень его семья любила Володю, они тоже брали его, играли с ним. Огромный коридор у нас был, восемнадцать комнат в нашем коридоре. И всех Володя называл по имени-отчеству. Вера Яковлевна, Евдоким Кириллович…
Рязанов. А у Евдокима Кирилловича действительно было как в песне: «Мои, без вести павшие»?..
Нина Максимовна. У Евдокима Кирилловича было двое сыновей, и вот от одного с войны не было долго известий… И это все откладывалось у Володи в сознании. Были отдельные люди в нашем доме, с которыми трудно ладить. Но в основном были удивительно дружеские, теплые отношения между соседями. Коридор был большой, там у нас плиты стояли, тогда только что газовые плиты появились.
И мы часто в закуточке, в отсеке, делали спектакли с детьми. Володя обычно читал стихи. Причем читал он очень выразительно. К трем годам Володя уже прекрасно говорил и читал длинные стихи.
Час зачатья я помню неточно, — Значит, память моя — однобока, — Но зачат я был ночью, порочно И явился на свет не до срока. Я рождался не в муках, не в злобе, — Девять месяцев — это не лет! Первый срок отбывал я в утробе, — Ничего там хорошего нет. Спасибо вам, святители, Что плюнули да дунули, Что вдруг мои родители Зачать меня задумали — В те времена укромные, Теперь — почти былинные, Когда срока огромные Брели в этапы длинные. Их брали в ночь зачатия, А многих — даже ранее, — А вот живет же братия — Моя честна компания! Ходу, думушки резвые! Ходу! Слова, строченьки милые, слова! В первый раз получил я свободу По указу от тридцать восьмого. Знать бы мне, кто так долго мурыжил, — Отыгрался бы на подлеце! Но родился и жил я, и выжил, — Дом на Первой Мещанской — в конце. Там за стеной, за стеночкою, За перегородочкой Соседушка с соседочкою Баловались водочкой. Все жили вровень, скромно так, — Система коридорная, На тридцать восемь комнаток Всего одна уборная. Здесь на зуб зуб не попадал, Не грела телогреечка, Здесь я доподлинно узнал, Почем она, копеечка. …Не боялась сирены соседка, И привыкла к ней мать понемногу. И плевал я — здоровый трехлетка — На воздушную эту тревогу! Да не все то, что сверху, — от Бога. И народ «зажигалки» тушил, И как малая фронту подмога — Мой песок и дырявый кувшин. И било солнце в три луча, Сквозь дыры крыш просеяно, На Евдоким Кирилыча И Гисю Моисеевну. Она ему: «Как сыновья?» — «Да без вести пропавшие! Эх, Гиська, мы одна семья, Вы — тоже пострадавшие! Вы — тоже пострадавшие, А значит, обрусевшие, Мои — без вести павшие, Твои — безвинно севшие!» …Я ушел от пеленок и сосок, Поживал — не забыт, не заброшен. Но дразнили меня: «Недоносок!» Хоть и был я нормально доношен. Маскировку пытался срывать я: Пленных гонят — чего ж мы дрожим! Возвращались отцы наши, братья По домам — по своим да чужим. У тети Зины кофточка С драконами да змеями, — То у Попова Вовчика Отец пришел с трофеями. Трофейная Япония, Трофейная Германия, Пришла страна Лимония, Сплошная Чемодания. Взял у отца на станции Погоны, словно цацки, я. А из эвакуации Толпой валили штатские. Осмотрелись они, оклемались. Похмелились — потом протрезвели. И отплакали те, кто дождались, Недождавшиеся — отревели. Стал метро рыть отец Витькин с Генкой, Мы спросили — зачем? — он в ответ: «Коридоры кончаются стенкой, А тоннели — выводят на свет!» Пророчество папашино Не слушал Витька с корешом. Из коридора нашего В тюремный коридор ушел. Да он всегда был спорщиком. Припрут к стене — откажется. Прошел он коридорчиком И кончил «стенкой», кажется. Но у отцов свои умы, А что до нас касательно — На жизнь засматривались мы Уже самостоятельно. Все, от нас до почти годовалых, «Толковищу» вели до кровянки. А в подвалах и полуподвалах Ребятишкам хотелось под танки. Не досталось им даже по пуле — В «ремеслухе»— живи да тужи. Ни дерзнуть, ни рискнуть — но рискнули — Из напильников делать ножи. Они воткнутся в легкие, От никотина черные, По рукоятки легкие Трехцветные наборные… Вели дела обменные Сопливые острожники — На стройке немцы пленные На хлеб меняли ножики. Сперва играли в «фантики», В «пристенок» с крохоборами. И вот ушли романтики Из подворотен ворами. …Спекулянтка была номер перший — Ни соседей, ни Бога не труся, Жизнь закончила миллионершей Пересветова тетя Маруся. У Маруси за стенкой говели, И она там втихую пила. А упала она — возле двери: Некрасиво так, зло умерла. Нажива — как наркотика — Не выдержала этого Богатенькая тетенька Маруся Пересветова. Но было все обыденно: Заглянет кто — расстроится. Особенно обидело Богатство — метростроевца. Он дом сломал, а нам сказал: «У вас носы не вытерты, А я, за что я воевал?!» И… разные эпитеты. Было время — и были подвалы, Было дело — и цены снижали. И текли куда надо каналы, И в конце куда надо впадали. Дети бывших старшин да майоров До ледовых широт поднялись, Потому что из тех коридоров Им казалось сподручнее — вниз.Нина Максимовна. А потом он уехал с отцом в 47-м году в Германию. Положение было таково: или он должен жить в нормальных условиях, или он должен вот так вот, оставаться с соседями, ведь я работала. Поэтому мы решили, что…
Рязанов. Это было мирное решение?
Нина Максимовна. Да, я совершенно не сомневалась в том, что ему будет хорошо, и действительно, когда они уехали, приходили письма от него, он писал мне часто, у меня сохранились эти письма. В общем, на него, безусловно, по-доброму влияла супруга Семена Владимировича, Евгения Степановна. Она искренно к нему относилась и любила его. И до последнего он называл ее «тетя Женечка» и с большим уважением относился к ней…
Наша съемочная группа покинула на время квартиру на Малой Грузинской улице. Мы попрощались с Ниной Максимовной, но с условием, что еще вернемся. Вместе с телекамерой и осветительными приборами мы перебрались в маленькую двухкомнатную квартиру невдалеке от Кировских Ворот, где живут Семен Владимирович и Евгения Степановна Высоцкие. Мы довольно долго ждали этой съемки, так как Евгения Степановна болела и находилась в больнице.
Рязанов. Вот вы забрали Володю в Германию, это была договоренность с Ниной Максимовной, такая добровольная, полюбовная, сердечная?
Семен Владимирович. У Нины Максимовны была другая семья. Мы решили, что Володе у меня будет жить лучше, и поэтому полюбовно договорились.
Рязанов. Евгения Степановна, скажите, а как вы приняли Володю?
Евгения Степановна. Я… да… он… когда его привели, он был такой очаровательный мальчик, толстенький такой, краснощекий.
Рязанов. Толстенький?
Евгения Степановна. Да, такой упитанный мальчик был, краснощекий, такой быстрый, юркий… Он так повел себя, что я сразу почувствовала: это — мое. Понимаете, его привели за два часа до отхода поезда. Нина Максимовна привела на квартиру в Большом Каретном. И мы сели в поезд, поехали… Наш ребенок, и все.