Четыре жизни академика Берга
Шрифт:
СНОВА МИРНЫЕ НОТКИ
Напряженные дни Ледового похода сменились для Балтфлота относительным затишьем. Моряки занимались ремонтом кораблей и боевой подготовкой. Да и для всей страны наступила передышка. Советская власть триумфально и почти бескровно распространилась по огромной территории бывшей Российской империи.
Берг продолжал нести службу в штабе Балтфлота и по-прежнему исполнял свои обязанности в команде «Капитана Белли». Но эта двойная нагрузка была недостаточна для его кипучей натуры. У него оставалось свободное время — состояние, которое уже тогда было для этого человека невыносимым.
Он рассказывает:
— Командир эсминца Белли разрешил мне в свободное время повышать квалификацию, что в конце концов привело к существенному изменению моего жизненного пути.
Осенью 1918 года пришли на прием к декану факультета Гюнтеру. Меня он принял не очень-то ласково — видит, мне двадцать пять, я не так уж молод. Отличному аттестату об окончании Морского корпуса он особого значения не придал. Однако формально экзаменов от меня не требовалось, и я стал посещать лекции. Студентов мало, главным образом девушки, дети университетских педагогов. Некоторым по восемнадцать-девятнадцать лет, я чувствовал себя стариком, тем более что я, увы, начал лысеть.
Я регулярно слушал лекции профессора Адамского — введение в математический анализ. Старик был мал ростом, а доска высокая, — от многолетнего труда он весь перекосился, и правое плечо стало намного выше левого. Лекции были замечательные, но приходилось очень торопиться — он страшно быстро писал и еще быстрее стирал написанное, — нам некогда было вникать в суть дела. Я строчил как черт и, наверное, единственный в мире обладал дословными лекциями, но… изучить их так и не успел. Посчастливилось мне слушать и такого замечательного ученого, как физик Хвольсон. Его книги очень ценились не только у нас, но и за границей, и по ним училось не одно поколение физиков. Он читал лекции в знаменитой большой физической аудитории университета — большом амфитеатре, где Попов в 1895 году сделал свой исторический доклад. Я старался по возможности выполнять все физические лабораторные работы, ими руководил Владимир Иванович Павлов, сын академика Павлова. Часто мы работали вместе с Терениным, впоследствии академиком. Там же я познакомился с Шароновым, ставшим видным астрономом. Шаронов был очень серьезным и вдумчивым студентом. Он страшно увлекался астрономией, и я бывал у него в его небольшой домашней обсерватории. Ведь я пошел в университет в надежде стать астрономом — меня и сейчас это постоянно влечет и интересует.
Запомнился мне и профессор Стахоцкий, который читал теорию интегралов. Это был древний старик, очень знаменитый, он еле передвигался, и его всегда сопровождала дочь. Он почему-то относился к нам, студентам, как к обвиняемым, и, прерывая лекцию, читал нам нравоучения, считая, что мы, молодежь, виноваты в голоде и разрухе. Это было время, когда события разделили людей на два лагеря, и многие, продолжая нести свои старые обязанности, тем не менее потеряли почву под ногами. Одним из таких был профессор Рождественский, известный физик, специалист по спектроскопии. Вскоре он покончил самоубийством.
Я помню записку на дверях физического факультета университета: «Проф. Рождественский на дому никогда и никого ни по каким делам не принимает». Нас, студентов, это забавляло и отчасти удивляло, так как в то время университет не отапливался, холод был адский, аудитории пустовали и было принято ходить на квартиры преподавателей не только для сдачи зачетов,
К сожалению, я не мог посещать занятия регулярно – по-прежнему служил на флоте. Поэтому я получил разрешение Павлова заниматься в физической лаборатории университета в воскресные дни и старался за воскресенье наверстать упущенное, выполняя сразу по нескольку заданий и работая с утра до вечера один в большой пустой лаборатории. Помню, как в этих условиях я мучился иногда над какой-нибудь работой, описание которой помещалось на потертом и рваном листике бумаги, и не мог понять, что же надо делать, а спросить было некого. Заходил сторож и давал советы, может быть, более ценные, чем мог бы дать ассистент, — он десятки лет убирал в лаборатории и видел, что делают студенты.
БОЙ С БЫВШИМИ ДРУЗЬЯМИ
Весной 1919 года страны Антанты начали первый поход против Советской республики.
13 мая 1919 года началось общее наступление на Петроград. Войска Юденича прорвали фронт между Нарвой и Чудским озером, создавая непосредственную угрозу городу. Английский флот, вошедший в Финский залив, поддерживал наступление Юденича.
Советское правительство призвало всю страну на помощь Петрограду. Питерские рабочие готовили город к обороне.
Отряды моряков Балтфлота сражались на самых опасных участках сухопутного фронта. Действующий отряд кораблей Балтийского флота поддерживал своим огнем наступление
7-й армии в приморском районе и защищал ее тылы от высадки вражеских десантов. 18 мая эсминец «Гавриил» и несколько тральщиков провели первый бой с четырьмя английскими миноносцами.
В таких условиях боевой штурман-подводник не мог остаться на берегу. Берг явился с новым назначением к командиру «Пантеры» Александру Николаевичу Бахтину. Бахтин в свои
24 года считался опытным подводником. Он провел несколько лет в подводном плавании, а во время империалистической войны служил старшим офицером подводной лодки «Волк». Бахтин командовал «Пантерой» лишь с 25 ноября 1918 года, но успел сделать на ней несколько боевых выходов. На «Пантере» сформировалась отличная команда, дружная, дисциплинированная, прекрасно знавшая свое дело. Он быстро сблизился со всей командой, а со многими подружился на всю жизнь.
Первый боевой выход Берга на «Пантере» состоялся в ночь на 24 июня 1919 года. В предрассветном тумане лодка вошла в Копорский залив, где крейсировали корабли интервентов. Когда видимость улучшилась, на горизонте показались английские тральщики. Они проводили контрольное траление фарватера. Ради такой добычи не стоило обнаруживать своего присутствия. «Пантера» заняла позиционное положение.
Здесь штурман обнаружил, что из-за неисправности счетчика скорости — лага, прибора, играющего для корабля ту же роль, что спидометр для автомобиля, — лодка в тумане прошла через свои оборонительные минные поля. Берг доложил об этом командиру. Курс был немедленно выправлен, но пришлось возвращаться через те же минные поля.
«Об этом мы не говорили со штурманом, — писал впоследствии Бахтин, — не желая возбуждать волнения в личном составе. Мы без слов понимали друг друга. Но час, пока мы не вышли на чистый фарватер, показался мне необыкновенно длинным…»
Пройдя некоторое время полным ходом по фарватеру и не видя неприятеля, лодка снова вошла в Копорский залив. Она погрузилась и продолжала идти под перископом.
Около 11 часов утра старпом А. Шишкин обнаружил перископы неприятельской подводной лодки. Они то показывались, то исчезали справа по борту «Пантеры». Это тоже была второстепенная добыча, и Бахтин дал команду к погружению. Ход был уменьшен до самого малого, и лодка шла по приборам. Когда через час поднялись на перископическую глубину для осмотра горизонта, впереди по курсу обнаружили сразу две подводные лодки. Они неподвижно стояли в надводном положении.