Четыре. История дивергента
Шрифт:
На следующее утро я решаю рискнуть – сажусь за завтраком рядом с Зиком и Шоной.
Шона в основном набрасывается на еду и отвечает на вопросы, что-то похрюкивая. А Зик зевает, попивая кофе. Он показывает мне свою семью – младшего брата Юрайю, сидящего за соседним столом с Линн, сестрой Шоны. Его мама Хана до сих пор стоит в очереди. Она – самая спокойная среди всех лихачей, каких я когда-либо видел, поэтому ее фракцию можно определить только по цвету одежды.
– Ты скучаешь по дому? – спрашиваю я у Зика.
Я заметил, что лихачи любят выпечку. На ужин
– Не особо, – отвечает Зик. – Я имею в виду, что мои родители здесь. Неофитам-лихачам не положено разговаривать с семьей до Дня посещений, но я знаю, что, если мне действительно что-нибудь понадобится, родители мне помогут.
Я киваю. Сидящая рядом Шона закрыла глаза и уснула, положив руку под подбородок.
– А ты? – интересуется Зик. – Сам-то ты скучаешь по дому?
Я собираюсь ответить «нет», но внезапно подбородок Шоны соскальзывает вниз, и она падает лицом прямо в шоколадный маффин. Зик смеется до слез, а я не могу не улыбнуться, допивая сок.
Позже я встречаюсь с Шоной в тренажерном зале. Ее короткие волосы убраны назад, а ботинки, шнурки на которых она обычно не завязывает, отчего хлябают при ходьбе, сегодня туго зашнурованы. Она бьется с невидимым противником, останавливаясь после каждого удара, чтобы скорректировать свою позу. Сперва я просто смотрю на нее, не представляя, с чего начать. Я сам совсем недавно узнал, как правильно наносить удар, и моих знаний явно недостаточно, чтобы тренировать ее. Но пока я наблюдаю за ней, я начинаю фиксировать ее ошибки.
Шона стоит, сведя колени, и не держит перед собой руку, чтобы закрыть от удара челюсть. И еще она бьет с локтя вместо того, чтобы вкладывать в каждый удар вес всего тела. Она делает передышки, вытирая лоб тыльной стороной ладони. Увидев меня, она резко подпрыгивает, словно коснулась оголенного провода.
– Как нужно себя вести. Урок первый, – говорит она. – Дай понять, что ты находишься в комнате, если человек не видел, как ты вошел.
– Извини, – отвечаю я. – Я понял, в чем твоя слабина.
– Ага. – Она закусывает внутреннюю сторону щеки. – И в чем же?
Я рассказываю ей все, что подметил, а потом мы устраиваем бой на ринге. Мы деремся медленно, оттягивая каждый удар, чтобы не причинить друг другу боль. Мне приходится постукивать по ее локтю кулаком – и лишь тогда она не забывает держать руку перед лицом. Спустя полчаса Шона, по крайней мере, начинает двигаться лучше, чем раньше.
– Что касается той девушки, с которой ты завтра будешь биться, – заявляю я. – Знаешь, я бы врезал ей прямо в челюсть. – Я дотрагиваюсь до своего подбородка. – Ты можешь сделать это с помощью хорошего апперкота [3] . Надо еще потренироваться.
3
Удар снизу.
Она готова драться, и я с удовлетворением вижу, что теперь ее колени согнуты, а в ее позе появилась упругость, которой раньше не было и в помине. Мы кружимся по рингу несколько секунд, а потом она ударяет меня, убирая при этом левую руку от лица. Я блокирую удар и начинаю атаковать Шону с левой же стороны, которую она оставила без защиты. В последнюю секунду я останавливаю кулак в воздухе и пристально смотрю на Шону.
– Слушай, может, если бы ты действительно мне врезал, я бы усвоила урок, – говорит Шона, выпрямляясь. Ее кожа покраснела от напряжения, пот блестит у линии роста волос. Взгляд ясный и требовательный. Меня в первый раз посещает мысль о том, что она красива. Но не в моем обычном понимании – она не мягкая, не нежная – ее привлекательность сильная, изысканная.
– Я бы лучше не стал, – отвечаю я.
– Ты мыслишь древними рыцарскими стерео– типами, типичными для альтруистов. Что в некоторой степени даже оскорбительно, – возражает она. – Я могу о себе позаботиться. И запросто стерплю немного боли.
– Нет, – парирую я. – Дело не в том, что ты девушка. Я вообще-то… не сторонник того, чтобы применять силу без причины.
– Опять заморочки Сухарей, да?
– Не совсем. Сухари не любят насилие. И точка. Если Сухарь попадет к лихачам, он просто позволит им себя избить. – Я стараюсь выдавить улыбку. Я не привык к сленгу лихачей, но мне нравится считать его своим родным и позволить себе расслабиться. – Но для меня это не игрушки, вот и все.
Я впервые озвучил кому-то свои мысли. Не знаю, но почему-то для меня бой на ринге не является игрой. Возможно, потому, что долгое время побои были моей реальностью. Я просыпался и засыпал в страхе. Здесь я усвоил приемы самозащиты, стал более ловким, но одному я не научился – наслаждаться, причиняя кому-то боль. Я не собираюсь это делать – никогда. Если меня примут в лихачи, то я буду жить по своим правилам, даже если это будет означать, что частично я навсегда останусь Сухарем.
– Ладно, – соглашается Шона. – Давай еще раз.
Мы боксируем, пока она не осваивает апперкот, и чуть не пропускаем ужин. Когда мы уходим, она благодарит меня и мимоходом обнимает. Это всего лишь мимолетный жест, но она смеется над тем, как сильно я от него напрягаюсь.
– Как быть лихачом: вводная лекция, – изрекает Шона. – Урок первый: обнимать друзей – совершенно нормально.
– А мы друзья? – спрашиваю я, только наполовину шутя.
– Ой, хватит тебе! – отмахивается она и убегает по коридору в женскую спальню.
На следующее утро самые незрелые, «не перешедшие» неофиты следуют за Амаром, проходя мимо тренажерного зала в мрачный коридор с тяжелой дверью в самом конце. Амар говорит нам оставаться здесь и стремительно исчезает за дверью. Я смотрю на часы. Бой Шоны может начаться в любую минуту – урожденным лихачам требуется больше времени для прохождения первого этапа посвящения, чем нам, поскольку их много.
Эрик занимает место подальше от меня, что меня радует. Вечером после того, как я избил его, я понял одну важную вещь. Он мог рассказать всем, что я сын Маркуса Итона, просто чтобы отомстить мне за собственное поражение. Однако он не проболтался. Интересно, он выжидает подходящего случая или молчит по другой причине? Тем не менее мне стоит держаться от него на расстоянии – столько, сколько получится.