ЧИХНЁШЬ В ВОСКРЕСЕНЬЕ...

Нортон Андрэ

Открыв глаза, Фредерика тут же снова закрыла их, потому что свет ослепил их, и словно нож разрезал ей виски. Немного погодя она попробовала снова, медленно и осторожно. Усилие вызвало боль не только в глазах, но во всём теле. Она должна узнать, где она, что случилось и откуда такая боль. Но бесполезно, она не могла ду­мать... не могла даже держать глаза открытыми. Она снова закрыла их и погрузилась в беспамятство.

Много позже она снова попыталась открыть глаза. Знакомый голос позвал её по имени, и какой-то ин­стинкт подсказал, что она должна ответить. Очень важно,

чтобы её услышали. Но вначале говорить она не могла. Чуть повернула голову, и боль стала такой сильной, что она закричала.

— Слава Богу... — и чуть позже: — О, слава Богу, вы живы, — голос, казалось, доносился издалека, за многие мили... откуда-то сверху.

Она попыталась поднять голову и почувствовала,' как острый камень впивается в плечи. Но постепенно ей удалось отодвинуться от жёсткой стены, и она увидела перед собой круглую серую дыру, окружённую более тёмной тенью. Пока она пыталась догадаться, что это такое, тень передвинулась и снова послышался голос.

— Фредерика, вы меня слышите?

— Питер! — слабо воскликнула она и снова закрыла глаза. Теперь всё будет хорошо. Она жива, и Питер вернулся. Боль он не смог убрать. Боль и тьму. Но она заговорила. А он её услышал. И не нужно было больше бороться.

Когда Фредерика в следующий раз открыла глаза, боль в голове сохранилась, но стена за спиной стала удиви­тельно мягкой. Фредерика осторожно осмотрелась иувидела над собой приятное женское лицо. Попыталась заговорить, но не смогла.

Лицо исчезло, вместо него появилось другое.

— Питер, — прошептала она.

— Да. Не разговаривайте. Врач велел вам отдыхать, и, судя по виду, вы нуждаетесь в отдыхе.

— Но что... что случилось? — память постепенно возвращалась к ней, и она заставила себя медленно спросить: — Где Филиппина? С ней всё в порядке?

— Да. А сейчас спите. Вы вся в синяках и ссадинах, — он улыбнулся. — Ну, если бы вы могли увидеть своё лицо! И ничего серьёзного, кроме шишки на голове, перелома левой руки и правой лодыжки. Вы поправитесь. И больше ни слова в течение двадцати четырёх часов.

И прежде чем Фредерика смогла ответить, он исчез. Вернулась женщина и на этот раз заговорила:

— Я немного приподниму вас, чтобы вы выпили горячего молока, но постараюсь не причинять боли. А потом вы снова уснёте, и когда проснётесь, вам будет лучше, гораздо лучше.

— Хорошо, — согласилась Фредерика, как будто слово это было необыкновенно важно.

Женщина просунула ей руку под плечи и осторожно приподняла. Фредерика обнаружила, что может держать чашку в здоровой руке, и с благодарностью начала пить. Потом её опустили на подушку, и она сразу уснула.

Когда Фредерика проснулась в следующий раз, кро­вать её была освещена солнцем, а в открытое окно врывался ветерок с запахом сена и пижмы. Фредерике было жарко, но боль прошла. Она осторожно пошевели­лась и почувствовала, что тело затекло и чуть ноет — но больше ничего. Фредерика с интересом осмотрела очень белую комнату и большое окно, затянутое сеткой. Боль­ница, решила она, а вспомнив приятное женское лицо, подумала, что то была сестра. И собственная сообрази­тельность очень ей понравилась. Потом она осмотрела, что могла, на себе самой. Правая рука в чёрно-синих царапинах и пятнах, левая — в пластиковой повязке-гипсе. С большими усилиями она развязала белый мешок, служивший ночной рубашкой, и увидела ещё синяки на груди и плечах. Потом села, и ей захотелось покурить — ужасно.

Осторожно приоткрылась дверь, в щель просунулась голова Питера.

— У вас есть сигарета? — чуть раздражённо спросила она.

— Есть. А вы выглядите лучше, хотя и раздеты силь­нее, чем следовало бы, — он вошёл, дал ей сигарету, прикурил её, осторожно завязал шнурки ночной рубашки и потом уселся в кресло у кровати. — Вы заслуживаете смерти, маленькая глупышка, — доброжелательно заявил он.

Фредерика не пыталась отвечать. Она наслаждалась сигаретой, и в тот момент ей было всё равно, что скажет о ней Питер или кто-нибудь другой.

Питер встал и отошёл к стене. Там стоял шкафчик с несколькими ящиками. Вскоре он вернулся с ручным зеркалом.

— Вот, — сказал он. — Можете осмотреть руины.

Фредерика бросила один только взгляд и быстро пол­ожила зеркало. Лицо сплошь покрывали длинные красные царапины. Один глаз почернел и распух; другой смотрел из глубокой пещеры удивительно чёрного цвета, а на лбу, чуть правее середины, выросла большая шишка яйцеоб­разной формы.

— Не понимаю, зачем вы мне это показываете, — пробурчала она.

— Невозможно не поделиться таким зрелищем, — любезно ответил он. — А вы всё равно рано или поздно узнаете. Женщины все таковы.

— Ну, теперь, когда вы позабавились, может, расска­жете что-нибудь? Я хочу знать больше — всё хочу знать. И прежде всего, почему я маленькая глупышка. Я пра­вильно цитирую? Питер откинул голову и расхохотался.

Для Фредерики это было слишком. Она его ненавидит. Никогда никого так не ненавидела.

Наконец он перестал смеяться и взял её за здоровую руку.

— Мне всё равно, как вы выглядите, и мне нравится, когда вы не соглашаетесь. Это так по-человечески. Я представлял себе, что вы... но не будем сейчас вдаваться в подробности.

— Вы представляли себе, что я что? — не смогла сдержаться Фредерика, но тут же отняла руку и быстро сказала: — О, Питер, не дразните меня больше.

— Нет уж, теперь позвольте мне присмотреться. Вы утратили отчасти свою... скажем, чопорность... на дне колодца. Но мне показалось, вы хотите узнать, что про­изошло в воскресную ночь... вернее, что произошло с тех пор. На случай, если вам интересно, сейчас утро среды.

— Утро среды! — ахнула Фредерика. — Магазин... — она беспокойно посмотрела на него.

— Успокойтесь, женщина. Магазин в порядке. Им сейчас управляет Конни Кэри, причём с новым развити­ем событий число посетителей возросло на сто процентов, — он неожиданно рассмеялся и продолжал: — А Конни всех заставляет покупать. Если хотят взглянуть на сцену, должны заплатить больше. За колодец — добавочная плата.

— Колодец? — спросила Фредерика.

— Да, где вы были. Я вас из него вытащил. Фредерика со вздохом облегчения откинулась на под­ушку.