Чингисхан. Пенталогия
Шрифт:
– Девочка заснула? – резким от досады голосом спросил Хубилай.
– Заснула наконец. Но я тебя слушаю. Ты сказал, что принял решение. Почему же до сих пор терзаешься?
– Потому что я почти у цели. Я могу добраться до Ханчжоу, ты понимаешь, Чаби? Я стремился к этому целых пять лет, а мой братец вдруг объявил себя ханом! Я что, должен бросить все и поползти домой на пузе? Разве могу я все бросить?
– А разве не можешь? Пожалуйста, говори тише, не то снова разбудишь дочь, – ответила Чаби. Она давно не высыпалась, соски болели от кормления, но одного Хубилая не оставишь: доведет себя до паники или напьется.
–
– Не ругайся при ребенке, – перебила его Чаби.
– Женщина, грудной ребенок ничего не понимает.
– Не называй меня женщиной, муженек! Ты хотел, чтобы тебя слушали, и я слушаю. Сам же сказал, что решил вернуться домой. Почему же мы застряли в этой холодной дыре? Почему ничего не решается?
– Потому что проблемы непростые! – рявкнул Хубилай. Чаби начала подниматься. – Ты куда?
– Спать.
Настроение изменилось, и Хубилай опустился на колени возле ее тюфяка.
– Прости. Я просто не думал, что нужно опасаться собственного брата. Только не Арик-бокэ. Мне казалось, он всегда будет меня поддерживать.
Чаби ласково погладила его по щеке.
– Ты хоть представляешь, как изменился с тех пор, как мы покинули Каракорум? Пять лет – срок немалый. Арик-бокэ наверняка считает тебя таким же заучкой, влюбленным в книги и чудные идеи, как никто другой в семье. Он не знает нынешнего тебя, а ты не знаешь нынешнего его.
– Я получил от него письмо, – устало признался Хубилай.
Чаби тут же села прямо и заглянула ему в глаза.
– Так вот почему ты злишься… Что там?
– Отчасти я надеялся, что это ошибка. Арик-бокэ провозгласил себя ханом примерно в то же время, что и я. Он не понимает, чем я здесь занят. Я надеялся, что он поймет: по старшинству у меня прав больше, чем у него, а Арик написал мне таким тоном, будто его слово – закон. – Хубилай снова разозлился, вспомнив,
что
его брат надиктовал неведомому каракорумскому писцу. – Он приказал мне вернуться домой, Чаби. Мой никчемный братишка написал мне как равному.
– Хубилай, вы больше не мальчишки, – мягко напомнила Чаби. – Кто из вас старше, теперь не важно. Арик-бокэ стал взрослым; он уже был ханом семейных земель, которые ему подарил Мункэ, унаследовавший их от матери. Арик-бокэ не вновь правит народом. Он наверняка обдумал твою возможную реакцию. Ты ведь опытнее на поле боя, в схватках с врагом.
– Этот опыт Арик прочувствует, если схлестнется со мною в битве, – пригрозил Хубилай, сжав правую руку в кулак, затем глубоко вздохнул, сдерживая гнев. – Ты же не хочешь сказать, что он прав? – с вызовом спросил он жену.
Та покачала головой.
– Конечно, нет. Арик-бокэ следовало посоветоваться с царевичами и старейшинами. Следовало предположить, что ты оспоришь его решение, прежде чем объявлять себя ханом. Только все это в прошлом. Бесполезно твердить, что он не прав. Арик-бокэ объявил себя ханом. Тебе нужно видеть его мужчиной, а не малышом, которому ты рассказывал сказки и помогал встать, когда упадет. У вас с ним была одна мать, Сорхахтани, годами правящая народом. У вас с ним был один отец, отдавший жизнь за хана. У вас с ним был один дед, Чингисхан. Будешь считать Арик-бокэ слабаком или идиотом – он тебя уничтожит.
– Я убью его первым, – пригрозил Хубилай. – Чаби, я же не рассчитывал стать ханом. У Мункэ дюжина сыновей. Прожил бы на год дольше – выбрал бы наследника, и сложностей не возникло бы. Только Мункэ наследника не выбрал, он погиб, и теперь, теперь… – Не в силах выразить гнев, который его переполнял, Хубилай отчаянно жестикулировал.
– Тебе нужно успокоиться, – посоветовала Чаби. – Нужно сдержать злость с обидой и думать, как хан. – Она снова покачала головой. – Еще нужно определиться. Либо считай младшего брата врагом, либо отдай ему ханство и принеси клятву верности. Либо так, либо так. С ума сходить ни к чему. Так или иначе, в сунских землях оставаться нельзя.
Злость точно испарилась – Хубилай поник и, ссутулившись, застыл перед женой.
– Такая досада, – пробормотал он. – Я потерял хороших людей. Все мы настрадались, выполняя приказы, которые дал мне Мункэ. Не знаю, ожидал ли он, что я уцелею. Может, и впрямь ждал, что я не сдюжу и придется меня выручать. А я еще жив и могу взять штурмом сунскую столицу.
– Покоришь Ханчжоу – потеряешь целый мир, – устало пробормотала Чаби. – Все это ты уже говорил. Даже если одолеешь сунцев, даже если станешь местным императором, столкновений с Арик-бокэ не избежать. Ты подчинишь себе территорию больше нынешнего ханства, но останешься вассалом брата. Все равно придется ехать в Каракорум и клясться ему в верности.
Малышка запищала, заерзала, и Чаби осторожно поднесла ей ко рту мизинец. Не проснувшись, девочка стала жадно его сосать.
– Я так не могу, – проговорил Хубилай, глядя вдаль, словно отсюда просматривался даже Каракорум. – Чаби, я хан. Это мое право, я от него не откажусь. Почему Арик-бокэ объявил себя ханом? Понимаешь, как он со мной поступил? Неправильно. Совершенно неправильно. – Хубилай покачал головой и повернулся к огню. – В молодости я мечтал продолжить дело Угэдэя. Мечтал впустую. Наследником стал его сын Гуюк. Я знал и понимал это. После гибели Гуюка ханом стал Мункэ. А как же иначе? Он был старшим из нас, уважаемым военачальником, ходил с Субэдэем на запад… У Мункэ было все, чего не было у меня. Я тогда в ханы не годился. Мункэ смеялся над тем, как я одеваюсь, как разговариваю, какие книги читаю…
– Да, я помню, – тихо сказала Чаби.
– Чаби, Мункэ не ошибался! Я такое видел… Такое творил… – От воспоминаний Хубилай содрогнулся. – Наивный, я верил, что понимаю мир, а на деле был самым настоящим ребенком.
Он взял кочергу и давай ворошить горящие поленья. Посыпались искры, и Чаби рукой закрыла от них малышку.
– Теперь я не ребенок, – хрипло пробасил Хубилай, отложил кочергу и повернулся к Чаби. – Тогда мы были молоды, но, клянусь небесным отцом, я не юнец, ни разу не видавший раздутый труп. Я хан. Решение принято, и я от него не отступлюсь. – Хубилай стиснул кулак, наслаждаясь собственной силой. – Никому не позволю занять свое место!