Чингисхан. Пядь земли
Шрифт:
— Но можно ведь отправить сразу десяток отрядов с малым количеством рабов, — не согласился Эйрих.
— Ты знаешь, как они мрут? — усмехнулся римлянин. — А ещё они воины, поэтому склонны к побегу, что влечёт потери, снижающие твой итоговый доход. Нет, надо продавать их сразу, ну или в двух-трёх городах. Также учитывай, что их надо хотя бы как-то кормить всю дорогу, чтобы они сохранили товарный вид. За голодных рабов оплата сильно ниже.
— Резоны в твоих словах есть, — согласился Эйрих. — Не то, чтобы мне было это важно, но просто любопытно: куда дальше отправятся проданные рабы?
— Сначала их разделят на покорных и непокорных, — начал объяснять Русс. — Это быстро определяется в школах для рабов. Кого-то из них обязательно купят ланисты, но это будут самые крупные и умелые, а купят их не больше сотни в общем, потому что достаточно богатых ланист в наши времена не так уж и много. Ещё самых молодых,
— Почему тяжкая? — не понял Эйрих.
Он вдруг понял, что только слышал о шахтах и латифундиях, совершенно не представляя себе, как там всё устроено. Не пришлось к случаю спросить у знающих людей, но это дело поправимое.
— Потому что из шахты возврата к свободе нет, как и с латифундии, — ответил Русс. — Раб там будет работать до тех пор, пока не умрёт. Продыху давать не будут, плохо просыпаешься — плетей, не работаешь — плетей, медленно работаешь — плетей, долго ешь — плетей. Поранился — первый раз подлечат, но взамен, как поправишься, увеличат время работы на несколько недель, чтобы окупить визит лекаря, второй раз поранился — сильно подумают о том, чтобы не лечить тебя, а снова погнать на работы, но может повезти и всё же подлечат. Третье ранение — это гарантированная смерть. Там нравы жестокие, потому что работают люди, которые рабов за людей не считают. Сбежать почти невозможно, всё отлажено так, что за каждым шагом каждого раба кто-то наблюдает. А даже если ухитришься сбежать, очень быстро найдут и загонят с псами. Потом наказания и работа до тех пор, пока не сдохнешь. Я вообще никогда не слышал, чтобы с шахт или латифундий кто-то сбегал... Участь хуже смерти.
— А ради чего такие суровые условия? — поинтересовался Эйрих, не сильно впечатлённый грядущей страшной участью гуннов и их прихлебателей.
— Как ради чего? — удивлённо переспросил Русс. — Ради денег, конечно же!
— И много денег зарабатывает, скажем, латифундист, с одного раба? — спросил Эйрих.
— Очень много, — усмехнулся римлянин. — Десять или двенадцать стоимостей — это минимум. Обычно двадцать или тридцать. Если бы латифундии не были таким прибыльным делом, этим бы никто не занимался.
— Хуже смерти, говоришь? — с усмешкой спросил Эйрих. — Значит, надо довести до ваших земель каждого.
/23 декабря 408 года нашей эры, провинция Паннония/
Пир в честь победы прошёл мимо Эйриха. По пути он подхватил какую-то заразу и свалился с жаром. Его наскоро привезли в ближайшую деревню, оказавшуюся деревней сенатора Дурисаза, и Эйрих отлёживался почти одну декаду, под попечительством Эрелиевы, Альбоины и Альвомира. Потом болезнь сбила с ног Альбоину, но Альвомир и Эрелиева чувствовали себя отлично.
Воевать зимой — это плохо.
Когда все выздоровели, они приехали в родную деревню и увидели, что попойка, начатая в честь блестящей победы неожиданно прорезавшегося стратегического гения консула Зевты, продолжалась до сих пор.
Сам консул почти безвылазно находился в бражном доме, где не прекращали произносить тосты, а жители деревни ходили весёлыми, ведь наливали всем и сколько угодно.
Из позитивных новостей было то, что римские инструкторы, по инициативе Виссариона, набрали шесть сотен добровольцев из остготской молодёжи.
«Наверное, очень качественно тренируют, раз там на каждого новобранца больше, чем один инструктор», — подумал Эйрих, решивший наведаться в тренировочный лагерь завтра. — «И надо будет сегодня уговорить кого-то из молодых воинов, участвовавших в походе».
Он вышел из дома, где отогревался у каминуса после зимней рыбалки: Саварик, во время праздной беседы, подсказал ему, что зимой рыба гораздо жирнее, а добывать её можно той же удочкой, но через лунку. Эйрих о таком способе не знал, поэтому решил испытать.
Домой он вернулся с шестью жирными окунями, клюнувшими на дармовую еду с небес. Было холодно сидеть на деревянной чурке, поэтому на следующую рыбалку он оденется теплее и прихватит бурдюк с вином.
«Ещё костёр на берегу не помешает, но надо будет брать кого-то, кто проследит за огнём», — сделал себе мысленную заметку Эйрих. — «А то ходить туда-сюда с берега на лёд — это никакой не отдых».
Мать, конечно, обрадовалась рыбе, но её явно больше радовал тот факт, что с Эйрихом всё обошлось. Как рассказали Валамир и Видимир, она места себе не находила, узнав, что её любимчик
Умом Эйрих понимал, что мать беспокоилась только потому, что она мать и не может иначе, но в душе ему всё равно было приятно.
«Не ожидал я, что меня, после стольких прожитых зим, так просто растрогать...» — подумал он с усмешкой.
Теперь, когда пределы остготского улуса в безопасности, зима пройдёт спокойно.
Вообще, традиционно зимой особо-то нечего делать. Но не Эйриху.
У него полно забот в любое время года: надо следить за подготовкой будущих остготских легионеров, разбираться с аркобаллистами, которые следует освоить в производстве и внедрении в будущий легион, надо освежать знания в новых и старых стратегемах, написанных в книгах, надо разрабатывать и пробовать новые — дел много и остатка зимы может оказаться мало...
Примечания:
1 — О дымовых завесах у монголов — нет никаких свидетельств, что монголы применяли специализированные средства, позволяющие ставить дымовые завесы, но, в то же время, ничто не мешало им поджигать сухую траву на поле боя, с целью получения некоторых тактических преимуществ. Я полагаю, что достаточно организованные монгольские нойоны неоднократно проворачивали подобные фокусы, чтобы не снижать градус неадеквата во время битвы. Степная трава под конец весны горит с выделением особенно большого количества дыма, поэтому кто-то мог рассмотреть в этом тактический потенциал. Некоторые учёные считают, что монголы применили дымовую завесу во время битвы при Легнице, что состоялась в 1241 году, где вступили в столкновение поляки и монголы. Судя по дошедшему до нас описанию хода битвы, поляки начали её с лобовой атаки рыцарской кавалерией, сильной и мощной. Монголы начали обстреливать их и отступать. Поляки почувствовали успех и продолжили наступление, но лобового столкновения всё не происходило, потому что это не входило в планы монголов, использовавших этот дистанционный расстрел как основной метод. Разведённые как кролики поляки кинулись в отступление, под непрерывным обстрелом. После ухода первых бедолаг под прикрытие арбалетчиков, поляки решили атаковать основными силами, которые сумели навязать монголам сражение в ближнем бою. Монголы сразу как-то ослабели, начали потихоньку сдавать назад, поляки снова почувствовали успех и продолжили наступать, но... увы, это снова был жестокий развод с целью дистанционного расстрела вражеских войск. Рыцари из основных сил дрогнули и бежали. Нарративные источники доносят до нас сведения, что какой-то провокатор закричал «Бегите! Бегите!», после чего храбрые и отважные поляки восприняли это как сигнал к отступлению. Ну, да, чего только потом не расскажешь, лишь бы оправдать собственную трусость... Впрочем, это мой личный домысел, поэтому будем считать, что это монголы оказались такими хитро продуманными. И вот, когда основные силы бежали и тем самым подтвердили неизбежность поражения, князь-принцепс Польши пустил в ход резерв, с собой во главе. Азартный человек был, по-видимому. И вот, когда тяжёлый конный резерв поляков столкнулся с тяжёлым конным резервом монголов, началась мистика. Из кустов, стоя на рояле, выехал попаданец с АКМ наперевес и, распевая песни Высоцкого, начал крошить монголов. Шучу. Мистика началась в нарративном источнике, в котором написано, что полякам вот прямо чуть-чуть не хватило до победы над монголами, но один монгол начал размахивать бунчуком, из которого пошёл ядовитый дым, ослабивший воинство польское, выбив из него силы для сражения. Да-да, если бы не этот монгол, они бы точно победили. Современные историки полагают, что монголы просто подожгли поле боя, создав дымовую завесу, из-за которой поднялась паника среди уцелевших поляков и разгром был официально завершён. В 1817 году чешский поэт и филолог Вацлав Ганка сочинил победоносную для храбрых и отважных чехов битву при Оломоуце (с мощнейшим посылом на то, что пока все сосали писю, чехи, вопреки Сталину, побеждали монголов в одну харю), которой в реальности не было, но фальсификация оказалась настолько мощной, что даже попала в третье издание Большой советской энциклопедию. Но чехи были не единственными, кто, во имя собственной национальной важности сочиняли себе победы над монголами. Была ещё битва на Гробникском поле, где храбрые и отважные хорваты наносят сокрушительное поражение монголам, но ни о чём подобном нет даже нарративных источников того времени, не говоря уже об археологических находках.