Чингисхан. Сотрясая вселенную
Шрифт:
Примечания:
1 — Цагаан Сар — торжественное празднование нового года у монгольских и некоторых тюркских народов. Монголы праздновали его издревле, причём несколько раз реформировали это дело, но уже после того, как у них окончательно перестал орудовать Чингисхан. Праздновали в конце осени, но хан Хубилай перенёс празднование на конец зимы. Китайцы, разумеется, Цагаан Сар не праздновали.
Глава четвёртая. Зимняя жестокость
/30 декабря 401 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония/
— Слетай за стрелами, — велел Эйрих Эрелиеве.
Сестра быстро сбегала к щиту и повыдёргивала оттуда стрелы.
Как и ожидал Эйрих, то, что у него в голове, помогло существенно ускорить освоение навыка меткой стрельбы. Если ещё два месяца назад он едва мог попасть в саму мишень, то сейчас, после интенсивных упражнений, он попадал в очерченный углём круг с дистанции двадцать шагов. С пятидесяти шагов результаты были хуже, но дело в луке и стрелах.
Детские лук и стрелы, чего и ждёшь от землепашцев, были скверного качества, сделанные неумело, без должного прилежания. Но даже таких инструментов достаточно, чтобы приучить руки к судьбе рук мастера-лучника.
У Эрелиевы дела обстоят куда хуже. Пусть она занимается не меньше, чем Эйрих, наука даётся ей тяжелее. И в этом видится разительное отличие между ними. Эйрих, в голове, знает, как надо метко стрелять, знает, как правильно брать упреждение и как нужно обращаться с луком. Эрелиева всего этого не знает, ей просто неоткуда всё это знать, но она всерьёз намерена в совершенстве освоить лук.
Зачем ей это? Может она и маленькая, но уже достаточно умная, чтобы понимать, откуда взрослые берут сочное мясо. А главное — она прекрасно понимает, как именно получают оленину. И ей хотелось не просто есть оленину, а добывать её самой.
В отличие от Валамира и Видимира, не рискнувших браться за заведомо сложное дело, Эрелиева имела амбиции и верила в свои силы. Эйрих не мог её за это не уважать.
Сестрёнка вернулась с пучком стрел в руках.
— Как у тебя всё это получается? — спросила она. — Ты попал в сердце тремя стрелами из пяти!
Тут больше повлияла удача, нежели мастерство, но Эйрих должен был держать марку.
— Усердно тренироваться надо, — произнёс он гордо.
— Хотела бы я так же метко стрелять... — мечтательно произнесла Эрелиева.
Эйрих не сомневался, что у неё перед глазами сейчас была картина, в которой она тащит из леса рогатого оленя, застреленного и добитого лично ею.
— Не время предаваться бессмысленным мечтаниям! — пресёк он игру её воображения, передав самодельный колчан. — Берись за лук и стреляй! А потом мы пойдём в лес — попробуем прикончить хотя бы одного кролика.
Сестрёнка с грустью вздохнула, видимо, грёза была особо сладкой, после чего взяла лук и начала прицельную стрельбу.
Эйрих внимательно следил за тем, как она держит лук, как целится и как берётся за следующую стрелу в колчане.
Колчан, к слову, он сделал сам. Сам вырезал деревянный каркас, сам обшил его кроличьей кожей и сам соорудил удобные ремни, правда, без возможности регулирования — нет металлических застёжек, а из кости получается всякая ненадёжная ерунда. Возможно, он просто не умеет делать, а возможно, что из кости просто не выйдет ничего толкового. Скорее первое, чем второе. Эйрих умел признавать, что есть области ремесла, которые ему недоступны...
Эрелиева отстрелялась. Эйрих сбегал к щиту и понял, что сестрёнка дважды попала в сердце — так они называли центр мишени. Тоже, в большей степени, удача.
— Хороший результат, но я бы, окажись на твоём месте, не расслаблялся, — вернулся он к Эрелиеве. — Моя очередь стрелять.
Результаты тренировок видны даже родителям, которые, судя по всему, втайне гордятся Эйрихом и Эрелиевой. Тиудигото стала более благосклонна к ним двоим, иногда выделяя особо жирные куски мяса в похлёбку, а Зевта довольно кивал и хмыкал, когда проходил мимо их самодельного стрельбища. В остальном разницы никакой, но всё изменится, когда они завалят оленя или, чем Эрлик не шутит, кабана или лося...
«Надеяться на хорошую добычу не стоит», — подумал Эйрих. — «Тут на десятки кочёвок (1) вокруг всё повыбито...»
Вероятно, везде, где живут готы, с добычей очень плохо. Все надеются на что-то...
Тут Эйрих вспомнил о Хумуле, погрызенном волками. На прошлой неделе он выходил на охоту, что косвенно свидетельствовало о восстановлении его здоровья. Раньше он лежал дома, посещаемый знахаркой Эмилоной и священником Григорием. Первая давала ему припарки, а второй регулярно отпускал грехи, на случай, если Хумул внезапно преставится. И Эйриха несколько настораживало такое отношение. А как же вера в лучший исход?
«Всё-таки, люди Христа у нас были несколько другими...» — подумал Эйрих, припоминая поведение представителей племён кереитов и найманов, прослывших христианами.
Они называли себя несторианами, тоже поклонялись Христу, но Чингисхан воевал против них отнюдь не из-за несоответствия верований. На кону была власть в степи, остальное — это бессмысленная пыль.
Тут в дом забежали Валамир и Видимир.
— Пойдём, узнаем, — позвал Эйрих сестру. — Судя по их возбуждённым лицам, что-то случилось.
Когда они вошли в дом, братья уже наперебой что-то рассказывали Тиудигото, сидящей перед очагом и зашивающей прореху на своём платье. Она была не удивлена новостями, так возбудившими братьев, а Эйрих, наконец-то, получил подтверждение тому, о чём уже много месяцев догадывался.
Вождь Брета принял посланников от верховного вождя — Хисарны. Хисарна сообщил, что совет племени принял решение — зимнему набегу на южные земли быть.
Валамир вдохновенно вещал, цитируя послание верховного вождя: