Число Файгенбаума
Шрифт:
— Это действует на тебя как-то иначе, — говорила Майя, сидя за чашкой кофе в студенческой столовой. Вот у меня не бывает тошноты или головокружения. Я просто впадаю в ярость. Так все это дерьмо выматывает!..
Я согласился пойти в столовую только потому, что сейчас здесь не было почти никого. Она сидела напротив меня, а за ней — другая Майя, с прекрасным лицом и зелеными глазами, полными надежды на то, что мы сумеем разделить нашу судьбу, что я, возможно, смогу покончить с ее одиночеством. Но у реальной Майи
— Джек, в восьми случаях из десяти люди могут перейти в свое идеальное «я» или подойти много ближе, если хоть попробуют, черт их побрал! Они просто слишком ленивые или зачуханные — силы воли этим козлам не хватает!
Я отвел глаза и нерешительно ответил:
— Для меня главное, что это нечестно — такая ноша. Кажется, так. Я вижу идеальное, и это во вред всему, что я всю жизнь хотел сделать.
Кроме математики.
Майя прищурилась и возразила:
— Нечестно? Почему? Плюй на все это, не бери в голову!
— Думаю, это несколько сложнее, чем...
— Нет. Все очень просто. Делай то, что хочешь делать. И не скули!
— Я не...
— Скулишь. Вот что: не позволяй двойному зрению тебе мешать делать все, что захочется. Я не позволяю, и все в порядке!
Взгяд ее излучал свирепую воинственность, но за ее спиной другая Майя смотрела на меня с сочувствием.
— Майя, но я и пытаюсь заниматься тем, чем хочу. Математикой. Диссертацией. Преподаванием.
Не особо-то я хочу этим заниматься, честно говоря...
— Хорошо, — фыркнула она и взглянула поверх моей головы. — Двойное зрение не должно брать над нами верх, если мы против этого.
— Ты встречала еще кого-нибудь вроде нас? — поинтересовался я, спрашивая себя, как выглядит мой двойник, какие качества она может в нем разглядеть.
— Ты первый. Я думала, иных нет.
— Но если нас двое, то могут быть и еще. Предположим...
— Джек, черт побери, хоть взгляни на меня, когда беседуешь!
Я медленно перевел взгляд на ее лицо. На реальное лицо. Рот гневно приоткрыт, вместо глаз — уродливые щелки...
— Прекрати это, дерьмо такое! Прекрати немедленно!
— Не надо браниться, Майя.
— Перестань меня учить! Ты такой же, как...
— Зачем мне смотреть на тебя, если я могу смотреть на нее? — спросил я.
Она вскочила так резко, что опрокинула стул. И ушла. Я закрыл глаза руками, заслоняясь от видимого мира. От всего, что в нем есть.
— Как выглядела эта система до того, как начала расходиться? — спросила Фрэн.
Она держала в руках пространственную фазовую диаграмму, которую я прежде не видел. Глаза Фрэн сверкали. Но что-то нехорошее рисовалось вокруг рта, такое, чего не было у другой, и я настолько удивился, что некоторое время не мог сосредоточиться на диаграмме. Идеальная
— Не удивляйся вопросу, Джек. Я знаю, какая была система — вот уравнения на столе. Но это выглядит по-иному. Смотри... вот здесь...
Она объяснила, о чем речь. Нелинейные системы с точками, расположенными очень близко друг к другу, имеют свойство расходиться, вплоть до хаотического состояния. Но в этих диаграммах было нечто странное: они были хаотичны, как всегда при странном аттракторе, но с такой бесструктурностью, какой я раньше не встречал. Полностью уловить различие не удавалось. Я спросил:
— Где эти исходные уравнения?
— Вон там. На этом листе... нет, вот они.
— Ты использовала константу Арнфельзера! Зачем?
— Взгляни на уравнения еще раз.
На этот раз я в них разобрался, хотя и не силен в физике элементарных частиц. Джеймс Арнфельзер два года назад получил Нобелевскую премию за работу о поведении электронно-позитронных пар в первые 30 секунд жизни Вселенной. Фрэн всегда интересовалась хаосом мироздания. Я снова посмотрел на диаграммы.
— Ты почти видишь это, правда? Почти видишь...
— Фрэн!
— Ничего страшного, Джек. Просто несварение желудка вдобавок к мышечному напряжению и бессонной ночи. Всю ночь провела над этими уравнениями.
— Сядь, пожалуйста.
— Я в порядке. Честное слово.
Она улыбнулась, и кожа вокруг глаз, изрезанная морщинками, натянулась еще сильней. Но другая Фрэн — за ее спиной — не улыбалась. Ни тени улыбки. Она смотрела на меня, и в моей голове мелькнула сумасшедшая мысль, что сегодня она меня увидела.
— Фрэн, тебе надо к врачу.
— Спасибо, ты очень заботлив, но я здорова. Посмотри, на этой диаграмме...
Они обе, реальная и идеальная, не могли оторваться от чисел. Как наркоманы. А я, то ли из трусости, то ли по доверчивости, оставил их в покое.
— ...Ни хрена не понимаю в этом чертовом предмете.
Голос был мужской, тихий, слова ясно различимы, но говорящего нельзя было узнать. Я перестал писать уравнения и обернулся. Тридцать два — шестьдесят четыре лица плавали перед глазами.
— У кого-то есть вопрос?
Молчание. Несколько девушек изучали тетради. Остальные студенты уставились на меня с каменными лицами. Я повернулся к доске и написал вторую часть уравнения.
— ...Тупой идиот, он и собаку лаять не научит.
Другой голос. Рука, сжимающая мел, затряслась, но я продолжал писать.
— ...Таких нельзя подпускать к кафедре.
На этот раз говорила девушка. Я снова обернулся. Живот свела судорога. Студенты упорно смотрели на меня. Они все в этом участвовали — по меньшей мере молчаливо. Дрожащим голосом я выговорил: