Чистилище СМЕРШа. Сталинские «волкодавы»
Шрифт:
Врач Шмидке, просмотрев историю болезни, констатировала, что Федотов действительно болен проказой.
«Как же так, — подумал Смирнов, — получается, чтобы избавиться от меня, они хотели заразить этой неизлечимой болезнью? Но этот план провалился, и Шульц будет отрабатывать какой-то запасной вариант своей реабилитации. Надо же загладить неприглядную картину, которую он рисовал вместе с художниками из спецслужб».
Скоро все в составе указанной группы, облачившись в спецодежду, отправились в бокс к больному. Это была небольшая комната, перегороженная двухслойным стеклом, со столом с переговорным устройством.
Усевшись
Когда представитель советской миссии поздоровался с ним, Федотов бодро и радостным голосом ответил: «Здравия желаю, товарищ Смирнов».
Он попросил разыскать его родственников и сообщить им о его несчастной судьбе. Смирнов записал все установочные данные и объяснил ему невозможность в настоящее время, при таком обострении болезни, его репатриировать на Родину.
Федотов с пониманием отнесся к словам советского офицера и грустно промолвил: «Да я и сам понимаю нереальность своей просьбы».
— Тогда скажите, кто вам посоветовал встретиться со мной?
— Лечащий врач Манфред, — последовал ответ.
Возвратившись в кабинет шефа клиники, Смирнов отклонил предложение Шульца выпить кофе. Сухо распрощавшись, вместе со Шмидке направился к машине. Всю дорогу на обратном пути Смирнов молчал. Он был возмущен этой гнусной провокацией. Шмидке сидела на заднем сиденье. Она сначала молчала, а потом расплакалась. Пришлось остановить машину и успокаивать ее. Шмидке только теперь поняла, какая смертельная опасность была уготована ей вместе с советским офицером, и призналась, что не знала о коварном плане. Ею решили пожертвовать ради достижения главной цели — это нравы западной цивилизации.
На следующий день Смирнов нанес визит руководителю ЮНРА и сделал ему официальное представление по поводу организованной провокации, которая провалилась благодаря грамотным действиям советского военного контрразведчика.
Шпионский наговор
Об интересном эпизоде в своей разыскной работе в годы войны рассказал бывший начальник Особого отдела Ленинградской военно-морской базы полковник в отставке Павел Гаврилович Ширинкин.
«Чекистская работа, — говорил он, — всегда работа с людьми, а люди, как известно, одинаковыми не бывают. Поэтому требуются знания не только юридических законов, но и психологии человека, изучение мотивов его поступков, механизма мышления и вскрытие причин, побудивших поступать так или иначе. Узнав причины, мы можем многое объяснить и в соответствии с этим принимать решение. Поступки же бывают подчас странными, можно даже сказать, противоестественными. Но это лишь внешне. На самом деле они имеют свою логику».
Сказано точно, ибо логика — это в лучшем случае здравый смысл, это умение доказать какую-то истину, в конце концов, логика — это бог мыслящих.
Это случилось весной 1943 года. После возвращения Павла Гавриловича из командировки ему доложили, что на военно-морской базе арестована шпионка — девушка-матрос Поворина. Она служила радисткой в частях ВНОС (воздушного наблюдения, оповещения и связи).
Из протоколов допросов вырисовывалась личность:
«Поворина, жительница Воронежской области, после окончания десятилетки приехала в Ленинград и поселилась у сестры. В институт она не попала. Вскоре началась война, и девушка осталась в Ленинграде. По месту жительства
Потом Поворину завербовали, отправили в разведывательную школу и, обучив обращению с рацией, вместе с напарником забросили с самолета в наш тыл. Это произошло в районе Волхова. Цель — сбор и передача сведений о передвижении войск. После приземления она закопала рацию вместе с парашютом, а сама стала пробираться к себе на родину, в Воронежскую область.
Летом сорок второго года Воронеж захватили гитлеровцы, и село, в котором жила Поворина, оказалось в оккупации. Немцы ее не трогали, потому что она рассказала о своей связи с финской разведкой и полученном задании.
Воронеж находился у немцев недолго. В самом начале сорок третьего года Красная Армия освободила его. Вскоре Поворину мобилизовали и направили служить связисткой на флот».
Ширинкин читал протоколы допросов и не мог отрешиться от мысли, что в чистосердечных «откровениях» девушки присутствуют элементы надуманности и элементарной фальши. Слишком легко все получалось, внезапно появился в госпитале брат, быстро уговорил сестру, она поддалась его внушению и легко перешла линию фронта, а там вербовка, обучение, переброска в тыл и, наконец, появление в Воронежской области. И это после ранения и дистрофии!
А с другой стороны, какой смысл наговаривать на себя, вешать такое особо опасное государственное преступление, как шпионаж, за которое во время войны, как правило, один вердикт — высшая мера наказания.
«Не могла же она не знать о последствиях в случае разоблачения, — размышлял оперативник. — Надо быть или глупышкой, или стервозой, чтобы пойти на этот преступный шаг».
Военному контрразведчику также бросились в глаза ее характеристики командования части, в которой служила Поворина. В них говорилось о необычайной смелости и находчивости девушки, ее самоотверженности в выполнении заданий. В то же время отмечались такие черты в характере, как замкнутость, неразговорчивость и практическое отсутствие подруг среди личного состава базы.
Перечитав еще некоторые бумаги дела, офицер вызвал ее на допрос. По его описанию, это была невысокая, довольно крепкая девушка, светлоглазая, большеротая. Черная суконная юбка до колен и фланелевая гимнастерка были хорошо, с любовью подогнаны по фигуре.
После обязательных вопросов — фамилия, имя, отчество, год и место рождения — Ширинкин попросил ее как можно подробней рассказать о себе. Ее рассказ полностью совпадал с материалами, которые имелись в деле. Затем он неожиданно для «шпионки» подвел ее к карте.
— Покажите, пожалуйста, где вы с братом перешли линию фронта? — спросил контрразведчик.
Несколько минут она стояла как бы в нерешительности, а потом указательным пальцем провела горизонтальную линию.
— Здесь? — Да!
— Случайно вы не ошиблись? — удивился Ширинкин, знавший, что в этом месте плотно располагались наши войска и сомнительно, чтобы там можно было незамеченно пройти.
— Нет, кажется, здесь, — зашептала она. — Меня вел брат, он не говорил, где мы переходили.