Чистилище. Побег
Шрифт:
– А я помню, помню, как Андрей Лысый самогоном дизель заправил! – заржал Чик. – Он даже поработал немножко, прежде чем сломаться! Электричеством Лысого так треснуло, что он час отлеживался, ха-ха! Потом Кержач вернулся и как отметелил его: и за дизель, и за самогон! Лысый уже не оправился, так и помер!
Остальные озерные тоже засмеялись, но староста прикрикнул на них. По его мнению, молодежь не должна была смеяться над прежними делами давно умерших или обратившихся старших, потому что ничего в этом не понимала. Максим, отстранив Вальку, попросил отдать ему тряпье, которым его привязали к
– Да там остались одни обрывки… – проворчал паренек с едва пробивавшейся бородкой, но под суровым взглядом старейшины полез за пазуху и отдал добычу.
Максим кое-как прикрылся, даже не пытаясь согреться этими лохмотьями. Просто уж очень непривычно было расхаживать голым.
– И как же вы будете жить, когда все это тряпье кончится? – спросил он у старосты.
– Обувь научились делать! – Озерный притопнул кожаной тапкой на деревянной подошве. – Долго учились, но справились. Летом придут муты, будет кожа, опять станем ее выделывать. Куртку мою видишь? Это не из старого мира, это наши бабы сделали! Еще позапрошлому старейшине.
– Позапозапрошлому, – поправил его Чик. – Голова-Губастый его звали.
– Сам помню! В общем, парень, ты за нас не бойся. Как-нибудь проживут те, кто не обернется, и детей вырастят, а уж что дальше – не наше дело.
– У вас детей матери любят, как в старом мире, или, как у нас, вместе с остальными мелкими оставляют самих жить? – спросил Валька.
– Увидишь! – Старосте не понравился вопрос. – Хватит болтать! Эй, на стене! Спускайте лифт! Или спите и не видите, кто идет?
На самом верху сложенной из бетонных плит стены, высотой, по прикидкам Максима, не меньше чем в восемь ростов среднего мужчины, далеко вперед торчали два древесных ствола, на концах соединенные вместе какой-то конструкцией вроде ковша. После крика старосты они стали выдвигаться еще дальше, одновременно опускаясь. Максим и Валька переглянулись: такого они никогда еще не видели! Довольный таким эффектом, Чик почти дружески ткнул Максима древком рогатины под ребро.
– Понял, людоед, как у нас все устроено? Не то что у вас!
Максим промолчал. Стволы опускались до тех пор, пока «ковш» не лег на землю. Тут же староста торжественно вступил в него, жестом приказав ввести туда же пленников. Как только «ковш», или «лифт», как назвал его озёрец, начал снова подниматься, воины, чтобы не ждать, полезли вверх по стволам, пользуясь зарубками на них. В «ковше», кроме пленников и старосты, остался только бдительный Чик.
– Каждый раз так делаете? – изумился Валька. – А если муты прямо сейчас прибежали бы?
– На стене убрали бы крепления и уронили бревна вниз, – пояснил староста. – Эх, дикари, всегда вы простым вещам удивляетесь!
«Электричество, дизель, сварка… Ты только помнишь эти слова, но не знаешь толком, что они обозначали, – думал Максим, пока «ковш» медленно поднимался. – А этот «лифт» нужен потому, что вы не можете сделать калиток в стене, достаточно крепких, чтобы выдержать напор мутов. Или вы просто не можете пробить стену, чтобы сделать такую калитку? Те, кто строил крепость, вряд ли пользовались таким громоздким сооружением. Но их больше нет, и вы очень скоро одичаете, как и мы… Не стоит горевать по этому миру!»
– А вот и Костя! – шумно
В глазах своего будущего убийцы Максим не заметил радости, но рассматривал жертву Костя очень внимательно, будто что-то прикидывая. Сердце сжалось в комок и тревожно застучало.
– Только не здесь! – крикнул старейшина, когда «ковш» поравнялся со стеной. – Не по нашим правилам это будет! Отведи его вниз, а мясо потом бабам-людоедкам скормим.
– Нет, я так не хочу! – пробасил Костя. – Имею право как хочу все сделать! А я хочу в лес с ним пойти, один! Свяжу его, у меня ремешок есть. Старый, крепкий – не убежит!
Со стены к «ковшу» протянули рогатины, чтобы помочь старейшине, Чику и пленным пройти по стволам, но Костя сам перебежал к ним. На поясе, помимо кистеня, у него висел небольшой каменный топорик – и здесь догадались их делать, если, конечно, не подсмотрели у березовских.
– Прямо сейчас, что ли? – растерялся староста. – А работы как же? И одному негоже никуда ходить.
– После полудня вернусь! – пообещал Костя. – Ну, а если обращусь… Этому гаду все равно не жить, а вы тогда на охоту ступайте. После полудня.
– Я из его кожи попрошу Марту куртку мне сделать, как у тебя! – сказал старосте Чик. – Отпусти его, ведь просит человек. Имеет право сделать с убийцей брата что пожелает, так ведь по закону.
Старейшина повернулся к лесу, словно оценивая расстояние, на которое Костя собирался отвести жертву.
– Далеко не заходи! – приказал он. – Вон туда веди его, в Ведьмин язык. А я Чика с бойцами на ближнюю делянку отправлю, там канавки поправить надо. Как просохнет – тут же зелень посадим. Но ты, Чик, смотри в оба глаза и слушай в оба уха! Чуть что – бегите к Косте.
– Не надо слушать… – замялся блондин. – Смотреть тоже не надо. Я костер разведу, и… Ну, не хочу спешить, вот. Расскажу ему о брате. До полудня успею. И не случится со мной ничего, я чую!
– Чик, решай сам! – решился наконец староста. – Я тебе доверяю. Что ж, тогда опускайтесь, а этого, хромого, заприте пока. Я потолковать с ним сперва хочу, а уж вечером все остальное.
В последний раз оглянувшись на Максима, Валька перебрался на стену. Может быть, он попробовал бы сломать себе шею, спрыгнув со стены, но его крепко держали. Недолго наслаждался свободой и Максим: Чик умело заломил ему руки за спину, а перешедший на «ковш» Костя связал их кожаным ремнем. Опускались вниз они уже вдвоем.
– Зачем тебе все это нужно? – спросил Максим. – Убей меня, и дело с концом.
– Ишь какой! Куда мне спешить? – Костя, не в силах дождаться своего часа, еще в «ковше» ударил Максима в живот, заставив застонать и согнуться. – Брат ко мне уже не вернется! Так что поговорим. Я тебе расскажу о Мишке, и ты пожалеешь, что убил его! Обещаю.
Их опустили, и Максим, так и не побывав в удивительной Озерной крепости, снова зашагал пешком через луг. Озёрцы за окрестностями своего убежища следили получше, чем обитатели Цитадели, и на лугу не росло ни деревца, ни кустика. Перед самыми деревьями было несколько пеньков, но все старые, трухлявые, оставшиеся с тех лет, когда здесь впервые поселились люди нового мира.