Чистильщик
Шрифт:
– Потому что один живой. Арифметику знаешь? Четыре минус один? – Васильев развлекался.– Предъявы, братан, не мне делать надо, понял?
– Не тебе? – удивился собеседник.– Не понял! А кому?
– Слушай, земеля,– сказал Васильев,– надоело мне с тобой в телефон доверия играть. Попозже поговорим. С Костромой.
И положил трубку. Кураж – главное в любом блефе.
Могучая японская машина с густо тонированными стеклами. Стальной швеллер перед радиатором – лучшее приспособление для игры в автомобильные пятнашки. Реальная тачка для реальных людей.
Васильев небрежно постучал пальцем в черное стекло.
– Залазь!
– Куда едем?
– Увидишь!
Черноволосый бугай с пулевидной головенкой.
– За город?
– Залазь, сказано! – В качестве дополнительного аргумента выступил короткоствольный револьвер.
Васильев засмеялся, небрежно отодвинул ствол.
– Мне велено узнать, куда едем. Примерно.
Бугай растерялся. Стрелять его не уполномочивали.
Выругавшись, он спрятал револьвер и полез из машины.
– Счас я те растолкую промеж глаз! – посулил он.
Васильев дождался, пока одна нога бугая коснулась асфальта, затем толкнул его в грудь. Плавно, но с импульсом, как учили. Бугай плюхнулся обратно.
– Давай не будем цирк устраивать,– миролюбиво произнес Васильев.– Мне велели, я спросил. Какие проблемы?
– На Ржевку поедем,– вмешался водитель. Такой же бугай, но белесый. Финн? – Есть возражения?
– Вроде нет,– Васильев дважды энергично мотнул головой.
– Тогда садись.
Валерий опустился на переднее сиденье, машинально поискал ремень…
– Не смеши,– сказал белесый и широко развернулся, выскочив на тротуар. Какая-то бабенка порскнула из-под колес, заругалась. Белесый ухмыльнулся.
На заднем сиденье сердито сопел пулеголовый. Васильев будто «слышал», как в куцых мозгах шевелится мыслишка: а не треснуть ли наглого фраера по макушке?
Джип, игнорируя правила, выскочил на Невский, попер через «желтый» светофор на восьмидесяти к Восстания, мимо вокзала, завернул на Суворовский, абсолютно не обращая внимания на прочие автомашины. Широкие протекторы подминали жеваный подмороженный асфальт, на поворотах Васильева вжимало в дверь или бросало на водителя с такой силой, что приходилось хвататься за скобу. Подвеска у внедорожника оказалась сущее говно. На развязке у Лавры джип, наконец, привлек внимание гаишника, или, как нынче модно стало говорить «гиббона». Водила резко ударил по тормозам и тут же подал назад, едва не сшиб инспектора, вывернул в каком-то сантиметре. Толстый важный «гиббон» даже не попытался увернуться, так и застыл с открытым ртом. Затененное стекло опустилось, из окошка высунулась лапа с зеленой бумажкой. Инспектор мгновенно ожил, хапнул баксы и той же вальяжной походочкой двинул к перекрестку, а джип прыгнул вперед, беззастенчиво подрезав сразу две машины и едва не зацепив третью. Васильев представил, какой мат несется им вслед.
Пулеголовый наконец принял решение: не бить.
– Касик, а чё музыки нет? – осведомился он.
Водитель врубил «Русский шансон».
Доехали с ветерком. Васильев радовался, что удалось сообщить ребятишкам адрес. Угнаться за джипом мог бы разве что Петренко.
Дом на улице Коммуны, двухэтажный особонячок-новострой напротив пустыря, без архитектурных излишеств, если не считать видеокамер над входом и раздвижных прозрачных дверей. Последние наверняка из усиленного стекла. Под домом имелся гараж, но джип припарковался попросту,
– Вылазь,– скомандовал пулеголовый.
На собственной территории он почувствовал себя значительно увереннее.
Когда Васильев выбрался из машины, пулеголовый тут же выскочил следом и быстренько Валерия обшмонал, обнаружил «перцовый» баллончик, очень развеселился. Сообщил Васильеву, что такую херню он перед обедом для аппетита нюхает, вознамерился продемонстрировать (Васильев даже дышать перестал), но белесый водила сказал:
– Кончай херню пороть. Отдай ему вонючку и пошли.
– Ты только смотри не нажми случаем,– предупредил пулеголовый, возвращая Васильеву баллончик.– Не то мы, бля, все от смеха обоссымся.
– Случаем не нажму,– пообещал Валерий и, конвоируемый верзилами, прошел сквозь стеклянные, угодливо раздвинувшиеся двери.
Кабинет выглядел бы значительно лучше, если бы не кафельный пол и привинченное к полу деревянное, крайне неудобное кресло, словно позаимствованное из подвалов испанской инквизиции. А может, и не «словно», а и вправду, поскольку было оно сантиметров на десять ниже, чем нужно человеку среднего роста. В подлокотники были вделаны стальные наручники, но Васильева от пристегивания избавили. Скорее всего – временно. Усадив «гостя», белесый и пулеголовый разместились за его спиной. Пулеголовый громко сопел и шмыгал носом, видно, насморком мучился.
Ждать пришлось недолго. Буквально через пару минут появился плотного телосложения субъект с шеей неохватного объема. Из борцов, должно быть.
– Ну,– с ходу осведомился субъект,– где товар?
– Где Кострома? – задал встречный вопрос Васильев.
Пулеголовый за спиной перестал сопеть, напрягся. Это было неприятно.
– Я Кострома,– буркнул субъект.
Васильев собрался с духом и выдавил холодную улыбку:
– Не надо меня парить,– произнес он.– Я Кострому знаю.
Сработало. Вместо того, чтобы схлопотать по затылку, Васильев получил вполне удовлетворительный ответ.
– Подождешь.
– Подожду,– согласился Валерий.
Как будто его несогласие могло что-то изменить.
Следующие четверть часа прошли в тишине, если не считать пошмыгивания пулеголового. «Борец» сверлил Валерия мрачным взглядом, Васильев изображал полную беззаботность и уверенность человека, за спиной у которого не пара недоброжелательно настроенных громил, а персональный взвод командос.
На этот раз пришел действительно Кострома. Васильев узнал его сразу, хотя со времени их последней встречи бандюган сильно сдал. От вельможной маски не осталось и следа: осунувшаяся морда кабана, у которого на ляжках уже висят гончие псы.
Ненависть, которую испытывал Валерий к ублюдку, убившему его товарищей, неожиданно схлынула. Васильев скорее почувствовал, чем осознал: перед ним субъект, которому абсолютно безразлично все, кроме собственного преуспеяния. Он убивает не потому, что кровожаден, а потому, что жаждет силы и власти. Если бы власть можно было получить добрыми деяниями, Кострома немедленно стал бы добряком. Такого человека бессмысленно ненавидеть. Такого человека следовало просто убить. Пристрелить и бросить в прорубь, на корм пятнистым невским рыбам.