Чистильщики
Шрифт:
Глава 1
Не знаю – кто я такой. И никто не знает. Даже наша всемогущая ФСБ, способная пересчитать прыщи на заднице будущего президента США.
Мама пыталась разыскать мою родню, задействовала знакомых фээсбэшников, с которыми была дружна, которым не раз помогала за время своей работы следователем. Тогда они еще назывались «кагэбэшники». Или просто «соседи». Почему соседи? Потому, что «жили» они через стену, в одном и том же здании. Так вот ни «соседи», ни собственный розыск ничего не дали, – я не существовал. Нет, физически существовал, с 1970 года – тогда
Как не было и моих родителей, погибших в жуткой автокатастрофе.
Со слов очевидцев, огромный бензовоз – «КРАЗ» – выскочил с второстепенной дороги на трассу и со всего размаху ударил «шестерку», в которой ехали мои биологические родители. В лоб ударил. А потом загорелся.
Не осталось ничего – только пепел, искореженный металл, запах гари. И я – валяющийся на обочине, тихо пищащий в куче грязного, покрытого жирной, страшной копотью снега.
Водителя не нашли. Говорили, что он сгорел в кабине «КРАЗа», что это вообще не водитель этой машины, а пьяный угонщик, но разве кому-то от этого легче? Мне, моим родителям – разве от этого легче?
Меня сберег ангел-хранитель – по крайней мере, так сказал знакомый священник, к которому мама отнесла меня, чтобы окрестить.
У мамы были (впрочем, и есть!) необычайно разносторонние связи во всех слоях населения – от уголовников и продавцов на рынке до священника, настоятеля храма Покрова Пресвятой Богородицы, кстати – ее бывшего «клиента». Она познакомилась с ним во время одного расследования (что-то связанное с кражей из храма) и много лет поддерживала дружеские отношения.
Кто были мои родители? Как они выглядели? Иногда мне думается – что было бы, если бы они остались живы?
Я бы не знал маму.
Я бы не поступил в юридический институт и не стал бы милиционером.
Я бы… да много чего я бы мог или НЕ мог, если бы бешеный «КРАЗ» не раздавил мою прежнюю жизнь, пройдясь по ней тяжелыми, грязными, жестокими шинами!
В истории нет сослагательного наклонения – «Что было бы, если бы». Оно так, как есть, и не может быть по-другому. Увы.
Поиск по номерам «шестерки» ничего не дал – люди, которые были указаны в регистрационной карточке автомобиля, никогда не жили по указанному в ней адресу и вообще не существовали на белом свете. Мама тогда даже подумала, что это были какие-нибудь тайные агенты КГБ, «под прикрытием», как сейчас стало модно это называть. Но и поиск в КГБ ничего не дал. Нет таких людей, и все тут. И никогда не существовало.
Конечно, могло быть так, что информация о моей прошлой семье в ранге «Перед прочтением сжечь», но скорее всего – мои родители были преступниками, скрывающимися от правосудия. Если знать – как и к кому обратиться, даже в Советском Союзе, с его жесткой системой контроля и мощным правоохранительным аппаратом, можно было выправить нужные документы и скрыться, растворившись в трех сотнях миллионов жизней и судеб людей, большинство которых не знают и никогда не узнают о существовании друг друга.
Как я оказался у мамы? Да просто. Ну… для нее – просто. Как раз тогда она решила, что хочет ребенка. Почему сама не родила? Не могла. Так бывает… Был у нее муж, были другие мужчины, но детей не получилось. «Не дал Бог» – как говорят по этому поводу любопытные «скамеечные» бабки, провожая взглядом несчастливую соседку – вроде и красивую,
Мама всегда была женщиной «резкой», конкретной, со связями, особенно тогда – старший следователь РОВД. Задумано – сделано. «Дома малютки» по всей стране – обзвон через многочисленных знакомых, и вот он я – копошащийся в пеленках, пахнущий аммиаком комочек плоти.
Я пробыл в «доме малютки» дней десять, или около того, а потом… потом няни – одна за другой, лица их я не помнил, кроме одной, тети Тани – добродушной дебелой селянки, обосновавшейся в столице и подрабатывающей нянькой у «богатых» москвичей. Почему я запомнил именно ее? Потому что был свидетелем того, как мама выгнала тетю Таню – со скандалом, буквально с треском, – и тогда я впервые узнал, насколько жесткой и даже жестокой может быть моя добрая, всегда тихая, спокойная мама, ни разу не повысившая на меня голос.
За что она выгнала няньку? За длинный язык, само собой. Та гладила меня по голове, приговаривая: «Сиротка, бедненький! Плохо небось без мамки-то, да?»
Сколько тогда мне было? Года полтора? Я уже умел говорить, и первое, что спросил у мамы, – кто такой «сиротка»?
Я не знаю, зачем нянька это сделала – от «большого» ума или нарочно, чтобы насолить следовательнице (это потом мама узнала, что у няньки не так давно посадили брата), но факт был фактом – она заронила в мою душу подозрение, что со мной что-то не так. И когда я стал постарше и поумнее (мама тогда отказалась говорить насчет «сиротки»), выяснил, что же все-таки со мной – «не так». Тем более что доброхотов нашлось просто-таки «выше крыши» – начиная с бабок на скамейке у подъезда и заканчивая «добрыми школьными друзьями», не дающими забыть о происхождении человека без имени, без национальности, без судьбы.
Как ни странно, новость меня не потрясла. Настоящих родителей я не знал, не помнил и – честно сказать – не особо о них жалел. Абсолютно чужие мне люди. Может, хорошие, а может, и плохие. А вот мама – она всегда рядом, ясная, прямая, как кол, и такая же опасная для врагов.
Ее побаивались, я знал об этом. И ненавидели. В школе учатся разные дети, и у них разные родители. Не все из родителей законопослушны, и нет школ специально для детей работников правоохранительных органов.
Ясли и детский сад не задержались у меня в памяти – какие-то бесформенные тетки в белых халатах, похожие на ожившие облака, вкусный запах из кухни – мне нравилась вермишель, зажаренная с яйцами, больше нигде в жизни я не ел такую вкусную вермишель!
Дети – как игрушки, игрушки – как дети. Горки, гулянье на улице, сон в деревянной кроватке – обычно я оставался на продленку, мама много работала. Работа следователя – хлопотная работа, и с ней не до семьи.
Потом школа, первый класс – школу я ненавидел. Люто ненавидел! Ну, только представить – мальчишка-сирота, приемыш у следователя РОВД! Наглый «ментовский выкормыш» так и напрашивается на хорошенькую трепку!
И я получал. Приходил домой с разбитой физиономией, прятал ее от мамы. Почему-то мне казалось, что когда она узнает о том, как надо мной издеваются по дороге в школу и с занятий, – она возьмет служебный пистолет, пойдет и всех их застрелит. И ее посадят. И тогда я останусь один. Совсем один. Как клен с промерзшим стволом.