Чисто Питерская Хтонь
Шрифт:
– Ну уж нет. Никакого путешествия в ад туда и обратно, не в мою смену, – напоминает себе Костя. Передергивает от холодных мурашек, пробегающих по хребту, от одного воспоминания о той непроглядной темноты, через которую нужно было пройти. Костя вздыхает спокойнее, в очередной раз решив, что все делает правильно и, не обращая внимание на
***
Звонок в дверь вырывает Леру из монотонного собирания амулетов на удачу. Леска натянувшись лопается, полоснув по пальцу резкой болью. Лера хмурится и чертыхнувшись тянет палец в рот. Во-первых, больно, а во-вторых, вообще-то, она никого не ждет. Спустив ноги со стула, на котором сидела по-турецки, она нашаривает купленные еще до отъезда, стоптанные на пятках тапки и шаркая совершенно по-стариковски идет открывать дверь. Ладно, вряд ли открывать. Хотя бы просто проверить, где и что случилось. «Думала, звонок не работает», – мелькает в голове, когда она смотрит в глазок. На просторной лестничной площадке под прицелом глазка стоит бабулечка. Из тех, что выглядят как божий одуванчик, но никогда не узнаешь, какие дьявольские пляски у них на уме, пока рот не раскроют. А вот когда начнут говорить, тогда зачастую пиши «пропало» такие пляски демонов под седовласой крышечкой, что любой средневековый крестьянин позавидует воображению.
– Есть кто дома? – вопреки ожиданиям голос крепкий, хоть и звучит надтреснуто. Лера уверена, что вопрос этот и соседи услышали и, возможно, бабушка в другом конце квартиры.
– Кто спрашивает? – Лера не утруждает себя усилием звучать гостеприимно. Не с нежданными гостями. Не после того, что было утром.
– Лерочка, ты, что ли? Вот так радость! Это баб Зина, ты меня, наверное, не помнишь. Маленькая была.
Баб зин, нин и клав в леркином детстве действительно было много, целые хороводы этих бабушек. Лера прикидывает и все-таки
– Не помню, – качает головой.
– Я к бабуле твоей. Дома она?
– Дома, да. Только она ногу сломала. Бедро. Никого не принимает, – привирает Лерка, только чтобы от старушки отвязаться. Вранье мелкое, непродуманное, совершенно детское, тут же ругает себя. На самом деле, каждую субботу к большухе приходят егеря. Они все как один почему-то не снимают тулупы и толпятся в небольшой комнате, иногда подпихивая друг друга локтями. Все как один с дикими словно кусты бородами, бровями и красными носами то ли от мороза, то ли еще от чего. Все как один с поникшими головами стоят и слушают как их словно детей отчитывает лежачая старушка. За то, что прогнулись. За то, что с официалами работают и еще хуже, на них. Что надо было упрямо стоять на своем и не получать лицензии и пойти против закона. Она же смогла… Лера не знает, думают ли хоть о чем-то егеря в эти моменты. Но она думает только об одном: и посмотри, куда нас это привело.
– Может, ты мне поможешь тогда?
– Чем смогу, – кивает Лера и все-таки впускает старушку в прихожую. Та оглядывается, так, будто здесь никогда не была. Подозрительно, – подмечает Лера и, скрестив руки на груди, подгоняет старушку и ее просьбу: – мне б только узнать.
– А бабуля спит, да?
– Да, ей обезболивающее дают, поэтому спит, – кивает Лера.
– Это все лапотниковское, оно вообще помогает? – бабулечка принюхивается, будто узнала какой-то запах. Лера за ней повторяет, но нет, газа не чувствует. Да и вообще ничего кроме старой мебели и ковров.
– Вроде помогает. Но место неприятное. Шейка бедра, говорят, в таком возрасте редко уже пациенты на ноги встают.
– Ой-ой-ой, да как же это. Ведь в ней еще сил на сто лет вперед.
– Поскользнулась неловко, – Лера жмет плечами.
Конец ознакомительного фрагмента.