Чистое небо
Шрифт:
– Не в этом дело, - отозвался Сергей, и собственные слова показались ему идущими издалека, - мы можем и не знать, _отчего_, за какое действие приходится расплачиваться.
– Те шестеро... Я их предупреждал, - заговорил Чумак, - они поверили, да только что могли поделать? А Ковалев - он мог, он на Установке работает, да не захотел. Было еще не поздно - а не захотел поверить. А обратной дороги нет.
Глаза Чумака вдруг потускнели; он прервал себя на полуслове и забился вглубь кресла, будто старался отодвинуться от какой-то опасности. Воцарилась пауза, и в ней собственные мысли - может, неожиданные, а может, закономерные, - показались Острожко как бы звучащими:
"А с чего вообще я занервничал?"
Сергей внутренне _остыл_, и все мысли стали иными: спокойными, четкими, уравновешенными.
"Разве можно верить сумасшедшему на слово? Сходство формул крови больных с океанскою водою? Но _сходство_ было и раньше, до включения диализаторов. И сходство - не совпадение. Надо проверить. Сличить документально.
Корреляция распространения гемосольвии с мощностями Установок? Но это само по себе ничего еще не доказывает. Мало ли какие процессы укладываются в одинаковые графики. И совсем не исключено, что на самом деле корреляции нет, она существует, только в помутившемся сознании Чумака.
_Шестерым предсказал_? А предсказал ли в самом деле? А может, просто уверил себя, что так и думал, что предчувствовал, что знал заранее, а на самом деле это лишь послечувствие? Так ведь срабатывает зачастую даже здоровое сознание, а уж поврежденное...
Если нет ничего, кроме горячечного бреда, и он, Острожко, станет посмешищем всего мира?
Но если...
Стоп. Можно проверить. Прямо сейчас проверить одно из утверждений Чумака, быть может, самое важное..."
Сергей подошел к пульту и поднял трубку городского телефона. Пробежал по клавишам, набирая запрос в справочной, а затем, считав ответ с мини-экранчика, набрал номер. Краем глаза он следил за Чумаком.
Афанасий Михайлович сидел неподвижно, как бы а беспамятстве. В трубке раздались длинные гудки. Еще не время для телефонных звонков, но Игорь Ковалев, институтский приятель, простит. И если он сейчас скажет, что не приходил к нему никакой дядько Панас, и сынишка здоров, то...
– Женя?
– сказал в трубку Сергей, - прости, что не вовремя. Но мне надо срочно переговорить с Игорем, это Сергей Острожко...
...Наверное, пять минут Острожко сидел неподвижно, сжимая трубку во влажной ладони.
Мир рушился, раскалывался, и обломки падали на могилу Игоря Ковалева, покончившего жизнь самоубийством три часа назад, и на будущую могилку их Тарасика. Шестилетнего Тарасика, которому вчера поставили окончательный диагноз. Приговор. Гемосольвия.
"Все действующие знали в глубине души, что расплачиваться придется если придется, - только другим. Что их самих ждут только награды, а все неприятности - другим, дальним. И можно вообще не задумываться, соблюдать Инструкции, не задумываться, прав ли ты и призовут ли когда к ответу тех, кто этим самые инструкции выдумал, кто указал такой путь. Быть исполнителем, быть до конца человеком, останавливать свой разум перед ненужными, невыгодными мыслями и догадками".
– Смерть, смерть, - вдруг забормотал Чумак, бледнея, - роду человеческому погибель... Ты должен... Тебя послушают... У нас только один шанс... Может, простят...
И замолк.
"Не простят", а "простит", - промелькнуло у Сергея. Он встал и, не оглядываясь, подошел к главному пульту управления стеллатора.
Опытный оператор, один из самых лучших здесь, на Сарыче, он _подготовил схему_ всего за десять минут.
Критический режим. Еще одно переключение - и процесс станет необратимым. Только и радости, что всем будет возможность эвакуироваться: мощность нарастает неудержимо, но постепенно, пока наконец рукотворное солнце вырвется из-под земли...
Стоя у пульта, Сергей пообещал:
– Я заставлю себя выслушать. Ради спасения стеллатора мне дадут прямой эфир. Заставлю выслушать, заставлю отключить диализаторы, и если гемосольвия отступит - никто не посмеет...
Афанасий Михайлович сидел совершенно неподвижно, и от пульта, где находился Сергей, трудно было разобрать, он ли это или только пустая оболочка.
А в соседнем пустом зале уже раздались неторопливые шаги напарника.
Его надо остановить в дверях.
Остановить, и потребовать срочно (обязательно срочно - чтобы не успели пробиться к кабелям управления в нижних этажах) - дать _прямой эфир_. И тогда сказать всему миру, что надо немедленно вывести все Установки, потому, что вся жизнь на Земле взаимосвязана, и покушение на Океан оборачивается трагедией...
Выслушают? Исполнят? Может быть. Не исключено. И может быть, все, сказанное Чумаком, - прозрение, догадка, и распространение гемосольвии действительно приостановится...
А если - нет?
А если он, лично он, Сергей Острожко, принесет человечеству потери - и не выявится никакая связь?
Если все взаимосвязано сложнее, намного сложнее, чем привыкли думать до сего времени?
А еще вероятнее - все так, да только не хватит у человечества терпения, и Установки включатся раньше, чем проявится хоть какой-то заметный результат. Спад эпидемии.
И если даже все подтвердится, если во всем окажутся справедливы предвидения - что тогда? Снова заводы, карьеры, рудники, домны, снова кислотные дожди и погибельный дым над городами, снова задыхающиеся старики, больные матери, дети-мутанты?
Снова не будет хватать энергии и сырья, и вернутся голод, нищета, болезни? И быть может, погибнет людей больше, много больше, чем умирает от гемосольвии?
...Шаги раздавались уже у самой двери.
"А если Ганнуся заболеет?
Одна-единственная, и я буду знать, что _виноват_? Виноват в том, что не поверил, не сделал все, что обязан, не использовал единственного шанса?"
...Ручка двери повернулась...