Чистое золото
Шрифт:
— Испортили вашу работу, Мухамет, — ласково сказала Тоня.
— Молодой еще, — ответил уже спокойно сторож. — Уроки слушать тяжело, бегать охота… Конечно, скучный ребенок тоже нехорошо. Вроде как больной… Ну, этот Степа очень веселый. Чересчур веселый… Даже не знаешь, что хуже.
Девушки посмеялись добродушию Мухамета и вышли на улицу.
— Ишь, улепетывает! — сказала Лиза, показывая на мчавшегося по дороге Степу, и сейчас же обратилась к Тоне: — Антонина, ты вот меня за Маню ругаешь, а зачем сама на Тольку накинулась? И Татьяну Борисовну так
— Что ты! Мы даже ни разу не разговаривали как следует.
— Ну? А я думала, может, подружились очень…
— Да нет… Я ведь понимаю, что ребята правильно говорят…
— А почему же ты наперекор?
— Видишь, — нерешительно начала Тоня, — я из-за Надежды Георгиевны. Ведь плохую учительницу Надежда Георгиевна не выписала бы к нам, правда? Значит, наверно мы сами еще не разобрались. Все наладится. Надо только это настроение у ребят перебить. Надежде Георгиевне неприятно будет.
— Ну при чем тут Надежда Георгиевна? Ты просто нам рты зажимаешь!
— Я только хочу, чтобы ваши рты не болтали много прежде времени. Не может быть, чтобы Надежда Георгиевна ошиблась.
— Тоня всегда о других думает, — сказала Женя. — Меня иногда даже смущает такое отношение…
— Здравствуйте, Евгения Михайловна! — Тоня дурашливо поклонилась Жене. — Очень рада слышать, что после стольких лет дружбы вас смущает мое отношение.
Женя слабо улыбнулась этой выходке, и Тоня обрадовалась, увидев улыбку на бледном лице подруги.
— Подожди, не дури. Я правда часто думаю, что если ты решила, как надо поступить, так и будешь действовать, хотя необходимости в этом никакой нет….
— Выражайся точнее, Женечка. Приведи конкретный пример, как говорит Петр Петрович.
— Ну, вот ты зовешь меня к себе, а я не знаю, хочешь ты со мною побыть или думаешь, что так надо поступать, когда подруга… когда у подруги… словом, ты понимаешь…
— Пример неудачный, — сказала до сих пор молчавшая Нина. — Конечно, Тоня от души тебя зовет. Но вообще-то она на такие поступки способна, по-моему… ну, сознательные, великодушные, что ли… Вот я думаю, если бы кому-то из нас предстояло по выбору что-нибудь замечательное, необыкновенное… в Москву, скажем, поехать… я, да и всякая девушка, мечтала бы, чтоб меня выбрали, а Тоня, пожалуй, отказалась бы в пользу другого. Подумала бы, что справедливей будет, если Пасынков поедет или Лизка…
— Да ведь тут, девчата, два чувства. Которое сильнее, тои победит, — решительно сказала Лиза. — Скажи правду, Женя: тебе к Кулагиным хочется пойти?
Женя молча кивнула.
— А пойдешь?
— Нет… Боюсь папу пропустить.
— Ну вот. И ясно все.
Девушки дошли до угла и распрощались с Женей;
— Совсем извелась Евгения, — сказала Лиза, когда Женя скрылась за дверью. — Одни глаза остались. А не стонет, не жалуется.
— Да, — тихо отозвалась Тоня. — Она мне как-то говорила, что потерю кого-нибудь из близких не смогла бы перенести, а я ей сказала, что она еще себя не знает. Так и вышло…
В следующие дни Тоня продолжала уверять товарищей, что ей очень нравится Татьяна Борисовна, но вскоре убедилась, что надобности в этом нет: никто не собирался тревожить Надежду Георгиевну и сообщать ей, что у молодой учительницы дело идет не совсем ладно. А Сабурова и сама ясно видела, что Новикова еще не завоевала доверие класса.
Глава восьмая
— Шефы идут! — крикнул вихрастый подросток, вбегая в барак. — Шефы! Лариоша впереди шагает. Несут чего-то!
— Староста! Савельев! Иннокентий, встречай! — зашумели ребята.
— Встретим! — с достоинством ответил Савельев, здоровий белокурый парень, и, поспешно пригладив волосы, распахнул дверь.
Десятиклассники вошли в барак. Длинная, просторная комната сияла чистотой. Потолки были заново побелены, жирно блестели свежей краской окна. Посреди комнаты накалялась большая железная печь, и по вымытому, еще влажному полу тянулись уже просохшие полоски.
Илларион приготовил торжественную речь, но когда, ослепленный светом ничем не занавешенной лампочки, разглядел эту чистоту, то забеспокоился совсем о другом:
— Ребята! Валенки обметайте! Не натоптать бы здесь!
Школьники снова высыпали за дверь, энергично счищая снег с валенок.
Торжественность минуты, таким образом, пропала, и когда все возвратились обратно, Рогальский протер очки и сказал просто:
— Ну, ребята, порядок у вас полный. Точно новоселье. Мы пришли вас поздравить. Примите наши скромные подарки! — Он пожал руки молодым горнякам.
Тоня, Женя и Нина начали развязывать пакеты.
— Полочки — работы наших учеников Соколова и Мохова, — продолжал Илларион. — Это — Соколов. Он нынче в легком припадке меланхолии… Кланяйся, Анатолий. А та жизнерадостная личность — Андрюша Мохов. Андрюша, ты что стены так вдумчиво изучаешь? Побелка нравится?
— Да я гляжу, куда бы полки повесить, — невозмутимо пробасил Андрей.
Ребята со смехом и шутками окружили школьников:
— Да вы раздевайтесь, грейтесь!
— К печке поближе!
— У нас тепло теперь. Все щели замазали!
— Сейчас, сейчас. Вот книги возьмите.
Тоня распаковала пачки книг.
— Здорово!
— Это подарок!
Книги пошли по рукам.
— Гляди, ребята: «Как закалялась сталь»!
— «Овод»! Давно про эту книгу слышал!
— Эх, «Тихий Дон»! Полный! А я только первую часть читал.
— Ребята! Все книги нужно прочитать, — строго сказала Тоня, — скоро доклад у вас будет о советской литературе.
— Кто докладчик-то?
— Сама я к вам приду.
— Хорошо!
Петя Таштыпаев и Ваня Пасынков передали горнякам несколько застекленных и окантованных портретов вождей и писателей, а Женя с Ниной преподнесли им пестрый абажур своей работы.
— Давайте сейчас всё развесим и расставим по местам, — предложила Тоня.
Бойко застучал молоток. Все работали с увлечением.