Чистое золото
Шрифт:
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава первая
Тоня вбежала в дом Заварухиных не постучавшись.
Всю дорогу только
И она увидела его, как только распахнулась дверь. Он сидел за столом, даже не особенно изменившийся. Павлик с упавшей на глаза русой мягкой прядью… Павлик в чистой полинялой гимнастерке… Он обернулся на скрип двери и спросил:
— А это кто пожаловал?
— Павлик, я… Павлик, живой?.. Это я, я… — повторяла Тоня, чуть не падая от сразу охватившей ее слабости.
Едва переводя дыхание, она остановилась на пороге, схватившись за дверные косяки, точно решила не выпускать Павла из дому, если он вдруг вздумает уйти. С мокрых волос ее капала вода.
Павел поднялся.
— Тоня… — сказал он будто про себя. Так люди говорят о беде, которую давно предугадывали: вот оно, началось, пришло. Еще не окончательно поверив, что перед ней действительно Павел, но уже смутно чувствуя во встрече что-то неладное, Тоня по-прежнему бормотала:
— Павлик… Живой… Вернулся… А я… А мы…
«Что же он не подходит ко мне?» — с недоумением подумала она.
Павел продолжал стоять навытяжку, а к Тоне подошла тетя Даша, видимо не перестававшая плакать с минуты встречи с сыном.
— Вернулся, Тонюшка!.. Вернулся! Ты подумай… Не опомнюсь, право… В разум не приду… Ты проходи, садись, милая…
В то же время она локтем подталкивала Тоню, показывала на свои глаза и кивала головой. Тоне стало страшно.
— Что? Что с вами, тетя Даша? — громко спросила она.
— Нет, нет, ничего, что ты!.. — испуганно зашептала Дарья Ивановна.
— Предупреждаешь, мама? — сухо рассмеялся Павел. — Да ты не церемонься. Я ведь не вижу, Тоня, — сказал он и сильно покраснел. — А между прочим, здравствуй. Давай руку! — Он крепко стиснул руку девушки. — Садись.
Павел придвинул табурет. Растерянная Тоня села.
— Как ты говоришь? Не видишь? — переспросила она в смятении. — И меня не видишь?
Смысл слов Павла еще не совсем дошел до нее. Она поняла только, что, не успев пережить радость, не привыкнув к ней, надо переключаться на другое, непонятное и пугающее.
— Нет, неужели ты меня не видишь? — повторила Тоня.
— К сожалению, и тебя, — снова усмехнулся Павел, отвечая на первый ее вопрос. — Вижу самую малость. Вот свет из окна, этаким четырехугольником, — он обвел пальцем в воздухе контуры окна, — людские фигуры очень смутно… Только ты за меня не огорчайся. Я уже привык.
То, что Тоня услыхала, объясняло и странное поведение Павла и незнакомый смешок его, но точные, быстрые движения юноши не вязались с понятием о слепоте. Тоня напряженно вглядывалась в лицо Павла.
— И ничего нельзя сделать? — спрашивала она. — Ничего? Почему ты… Почему так получилось?
— От контузии, — коротко ответил Павел. — А сделать ничего нельзя. Всё перепробовали.
— Не может быть! — твердо ответила Тоня.
Она уже овладела собой и сидела неестественно выпрямившись, глядя не на Павла, а куда-то в сторону. Алеша подошел к ней и дернул за рукав. Он держал какую-то игрушку, видимо привезенную братом, и хотел похвастаться. Но эта догадка пришла к Тоне лишь после того, как малыш, встретив ее отчужденный взгляд, отошел.
— Батюшки! Дождь поливает, а сюда цельная бригада валит с прииска! — всплеснула руками тетя Даша. — Уж не к нам ли? Так и есть… Андрюха Мохов, Лариоша… Все твои товарищи, Павлушенька. Куда сажать-то их?
Она засуетилась, то придвигая к столу табуретки, то собирая посуду, и внезапно села, сказав:
— Ничего что-то не соображу. Ноги не держат… Ослабла.
— А ты посиди, отдохни, — спокойно ответил Павлик. — Свои люди идут, не стесняйся. Алеша, поди-ка сюда.
Он посадил брата на колени, словно хотел прикрыться им от дружеских объятий и расспросов. Алеша сейчас же вцепился в орден Красной Звезды, горевший на гимнастерке.
— Паша, друг! Где он, разбойник? Пашка, герой, здравствуй!
Ребята ввалились все сразу, мокрые, возбужденные. Лицо Павла дрогнуло, когда он услышал радостный гул добрых слов, девичьих восклицаний. Он быстро спустил Алешу на пол и встал.
Его окружили, обнимали, хлопали по плечам и спине, каждый тянул к себе, каждый восхищался орденом и тем, что Павел почти не переменился.
Когда наконец все немного успокоились и кое-как расселись на лавках, подоконниках и прямо на полу, Тоня увидала широкую и ясную улыбку Павла.
Тетя Даша попробовала жестами объяснить, что случилось с Павлом, но ребята замахали руками, и Тоня поняла: товарищи всё уже знают.
После первого порыва радости наступила неловкость. Гости старательно рассказывали о всех переменах в школе и на прииске, жалели, что Заварухин не приехал вчера и не был на выпускном вечере. Все пытались говорить беззаботно и весело, и в этом было что-то неестественное. Только Андрей Мохов неуклюже и простосердечно хотел заставить Павла разговориться:
— Ты все-таки объясни про себя… Как воевал…
— Воевал как все, — коротко отвечал Павлик. — Успеем еще, потом…
Он слушал товарищей внимательно, иногда сам задавал вопросы, но все понимали: то, что для них — живая, трепетная жизнь, для Павла — воспоминание.
Узнав об успехах Маврина, Павел оживился:
— А!.. Не подвел, значит, Санька, выровнялся.
Когда ему рассказали о медалистах, он попросил повторить их имена:
— Так кто и кто, говорите? Илларион и Тоня золотую получили? Ух ты!.. Ну, примите поздравления. И Толя Соколов? Он здесь, Анатолий?