Чистое золото
Шрифт:
— А как же, — отозвался Соколов.
— Ну, поздравляю! Молодец! А Лиза серебряную? Скажите, Лизавета-то! Что же тебя не слышно, Моргунова?
— Всю ночь трещала. Дай немножко и помолчать, — бойко ответила Лиза, а сама, закусив губу, отвернулась.
— Ну, а Женя Каганова где? — спросил Павел.
— Я здесь, Пашенька.
Женя подошла к Павлу, остановилась за его стулом и положила свои легкие руки на плечи другу.
— О! Рука, как была, тоненькая, — засмеялся Павел. — Ты, знать, так и осталась камышинкой?
— Ну,
— Да уж крупна! Что говорить! Богатырь! — подхватили ребята.
Тетя Даша то внимательно слушала, то опускала голову, борясь с подступающими слезами. Андрей часто взглядывал на нее и, не вытерпев, спросил:
— Пашка, а честно говоря, неужели ты раньше сообщить не мог? Чтобы мать-то успокоить…
Павел потемнел:
— Ошибка вышла, Андрюша. Не хотел, чтобы чужой рукой написанное к ней пришло… Все думал, лучше станет — сам напишу. Да ведь я долго и без языка был после контузии.
— Ивановна! Дарья! — послышался с улицы старческий голос.
— Дедушка Ион! Дед Ион пришел! — закричал Алеша. — Павлик, слышишь? Это Ион! — теребил он брата.
— Слышу, слышу, — с усилием сказал Павел. — Помолчи, Алеша.
Дождь перестал, но на Ионе не было сухой нитки. Оставляя на полу широкие мокрые следы, старик подошел к Павлу, подержал его руки в своих руках, потрогал орден, волосы юноши, ощупал его со всех сторон, точно сам ничего не видел, но все хорошо знали, что маленькие мигающие глаза Иона видят зорко и верно.
— Паулык, а? — сказал Ион, отступая на шаг. — Ты сам, да? Долго, однако, тебя не было, Паулык. Будь здоров!
Он низко поклонился Павлу, затем Дарье Ивановне и ребятам, сел на пол в углу, вынул трубочку. Морщинистые руки его на этот раз очень долго насыпали в трубку табак.
Ребята примолкли, ожидая, что скажет Ион, но старик не начинал разговора. Это было не в его правилах.
— Где был, дедушка Ион? Что так промок? — спросила наконец Тоня.
Ион поднял голову.
— Пришел из лесу, мокрый весь. Хотел одёжу сушить, а старуха говорит: «Паулык приехал»… Все бросил, сюда побежал. Друга встретить — самое большое дело, однако!
— А что в тайге, Ион? — тихо спросил Павел.
— В тайге? — оживился старик. — Вот пойдем с тобой скоро…
Он вспомнил, что Павел ничего не увидит в тайге, и, вероятно, досадуя на себя, сильно затянулся табаком.
Тоня взглянула на Павла и ужаснулась страстной напряженности его лица. Должно быть, в воображении он уже бродил с Ионом по тайге, вдыхал ее запахи. Но Заварухин быстро справился с собой и спросил:
— Охота как?
— Заготовку пушнины я в прошлом году на сто шестьдесят процентов выполнил, — ответил Ион. — Слышь, Паулык? Пятнадцать лисиц и девять волков… А белка, однако, без счету ко мне шла.
— Значит, охотничья артель хорошо работает?
— Работаем ничего, — важно отозвался Ион, — по области третье место. Я теперь знатный охотник называюсь… А дождик-то сильный прошел… Это радость большая, верно, Дарья?
— Да, дождик в самый раз.
Снова наступило долгое молчание, пока тетя Даша не вскрикнула:
— Директорша школьная идет! Товарищ Сабурова!
…Надежда Георгиевна с нежностью обняла Павла:
— Вернулся, милый! Сколько же горя ты принес матери и друзьям… Но ты дома — и это самое главное.
Бывшие школьники облегченно вздохнули при появлении Сабуровой. Девушки переглянулись, и в их повеселевших глазах старая учительница прочла:
«Ну, Надежда Георгиевна здесь — теперь все будет хорошо!»
«Молоды, молоды… — подумала Сабурова. — С горем близко не сталкивались. Не знают, как держать себя с товарищем, у которого несчастье».
Ион собрался домой, обещав прийти вечером. После его ухода разговор стал общим.
— Вот словно и не уезжал никуда Паша, — сказал Таштыпаев. — Опять мы все вместе. Кажется, что Надежда Георгиевна сейчас начнет урок.
— Правда, Петя, — улыбнулась Сабурова. — Я так и жду, что ты мне сейчас скажешь, будто Пушкина звали Александр Степанович. Помнишь, был с тобой такой случай в восьмом классе?
— Это я тогда о Попове Александре Степановича под партой книжку читал и про него думал.
Старая учительница говорила весело и спокойно, словно не была взволнована встречей. Ей хотелось узнать, что сталось с ее учеником, открытым, простосердечным юношей. Когда она пришла, он просиял радостью, а теперь выглядит замкнутым и суховатым. Видно, для него, отгороженного от людей неверной, ненужной гордостью, это состояние стало привычным.
Умышленно ни о чем не расспрашивая, вспоминая различные школьные истории и стараясь втянуть в разговор Павла, Сабурова незаметно наблюдала за ним и его друзьями. Несомненно, каждому хочется одного: подойти к Павлу, взять его за руку и сказать: «Не горюй, Павлуша! Тяжело тебе, все понимаем. Но жизнь твоя, друг, не кончена». А он боится таких утешений…
Павел рассеянно слушал все, что говорилось вокруг него, а по временам оборачивался к сидевшей рядом Сабуровой, словно желая и не решаясь что-то сказать. Наконец он негромко вымолвил:
— Вы не уходите со всеми, Надежда Георгиевна. Когда еще повстречаемся… А я поговорить с вами хочу.
— Хорошо, Павлуша, — ответила старая учительница.
Тоня и Лиза, слышавшие эти слова, посмотрели друг на друга, и Лиза поднялась:
— Товарищи, а не пора ли по домам? Павлику покой дадим…
Ребята начали прощаться.
— Тетя Даша, я вечером опять приду, — сказала Тоня.
— Зачем? — вмешался Павел, не давая матери ответить. — Вы ведь устали… и к празднику готовились, и плясали всю ночь, и сюда бежали… Отдохни как следует.