Чистосердечное убийство (сборник)
Шрифт:
Олю вырвало прямо себе на грудь. Ее выворачивало наизнанку, она захлебывалась в рвотных массах и снова начала биться в конвульсиях.
Тут в помещении гулко прозвучал чей-то грозный властный голос. Насильник мгновенно соскочил с кровати, и Оля увидела плечистого молодого мужчину с бычьей шеей, крупной головой и маленькими глазами. Он что-то резко сказал негодяю и, кажется, выгнал его.
Оля с трудом повернулась на бок, закашлялась и стала отплевываться прямо на одеяла. Она судорожно нащупывала свободной правой рукой подол своего платья, со стыдом понимая, что лежит по пояс голая перед мужиком. Девушка кое-как закрыла тело, подтянула ноги
Она не сразу поняла, что этот субъект, который наверняка был тут начальником, ушел. Но дверь оставалась открытой наполовину. Слабенькая мысль о побеге шевельнулась в уставшем, измученном мозгу девушки. Она лежала, ощущая, как саднит горло от желудочной кислоты, как воняет рвотными массами ее постель. Оля чувствовала, какая она грязная, мерзкая, гадкая.
Мужчина вернулся и швырнул на постель что-то белое, видимо, простыни. Чья-то рука поставила у входа табурет и ведро воды. Главный подошел, чем-то щелкнул, и освобожденная рука Ольги бессильно упала рядом с ней. Кисть болела неимоверно, но девушка даже не застонала. Она просто сгребла на себя белые простыни, чтобы хоть чем-то закрыться от страшных мерзких личностей. Девушку трясло от мысли о том, что ее чуть-чуть не изнасиловали. Зубы пленницы стучали так, что она не смогла бы сказать и слова, если бы ее стали сейчас о чем-то спрашивать.
— Так, лежи и слушай! — сказал мужчина властным голосом. — Ты здесь пробудешь ровно столько, сколько понадобится твоему папе, чтобы понять, что именно от него требуется. А то вы оба стали какими-то болтливыми.
— Я не ничего не понимаю. — Оля всхлипнула. — Зачем вы меня мучаете?
— Я приказал молчать! — прикрикнул мужчина. — Твой отец должен взять на себя вину в одном деле. Ты догадываешься, о чем я говорю. Ты наша гарантия, что он будет послушным, потому что не хочет, чтобы мы тебя убили. Осталось только убедить девочку быть послушной. К кому ты ходила в полицию, что говорила?
— Меня вызывали и расспрашивали, — сквозь слезы ответила Оля.
Девушка страшно боялась, но вдруг отчетливо поняла, что ей ни в коем случае нельзя рассказывать про полковника Гурова. Она не успела подумать о вопросах, которые он задавал ей, о его участии в расследовании, но именно сейчас как-то все сразу поняла. Это было как просветление. Теперь Оля не сомневалась в том, что этот полковник из Москвы не просто так вмешался в дело. Он не верил в виновность отца. Этим бандитам не нужно знать про Льва Ивановича Гурова.
Оля на миг представила финал всех этих жутких событий. Получалось, что папа из-за любви к ней будет твердить, что убил отца Матвея. Его посадят, и тогда сама Оля станет никому не нужна. Она даже сделается опасной, потому что может в любой момент все рассказать полиции.
«Меня никогда не выпустят отсюда! — поняла девушка. — Лев Иванович — единственная надежда не только отца, но и моя. Если он во всем разберется, то сможет найти меня и спасти».
Оля принялась взахлеб врать, размазывая слезы по грязным щекам. Она говорила неправду очень вдохновенно, потому что отчаянно цеплялась за жизнь. Девушка стала убеждать мерзавца, что ее допрашивал какой-то человек, не носивший форму, поэтому она не поняла, кто это. Он, мол, все время ворчал, что его заставляют заниматься тем, что и так понятно, расспрашивал Олю про ее взаимоотношения с Матвеем. Его якобы интересовало, как отец хотел отомстить, ненавидел ли он Матвея и самого Бурмистрова.
Девушка вдруг осознала, что мужчины в помещении уже нет. Она не поняла, когда он ушел, и заплакала еще сильней, потому что теперь ею овладел новый страх. Пленница боялась, что у нее начинается помутнение рассудка. В таком состоянии она сможет наговорить лишнего. Оля не хотела сходить с ума, не желала умирать. Ей было очень жутко, а ее папа сидел под арестом и ждал суда!
Глава 7
Седов довез Гурова до салона красоты и многозначительно замялся, когда тот взялся за ручку двери.
— Ты чего-то хотел сказать? — спросил Гуров.
— Есть у меня одно предложение, точнее, идея, Лев Иванович.
— Ну так излагай.
— Вы мне негласную проверку ангаров запретили, да? Я предлагаю другой вариант — опрос бомжей в Лыкове. Они ведь все видят, потому что постоянно находятся на улице в поиске пропитания и одежды.
— А ты уверен, что они тебе станут что-то рассказывать? Ты учитываешь, что это люди с другой психологией, с трудом постижимой нами, настолько видоизмененные, что, может быть, составляют уже другой вид, в чем-то отличный от гомо сапиенс.
— Как раз это я прекрасно понимаю. Я знал одного бомжа лет пять назад. Просто так получилось, что я с ним разговорился, хотел помочь, несколько раз хлеба давал, кое-что из одежды. У нас наметилось что-то вроде взаимопонимания. Я согласен с вами, что у них иная психология, не такое понимание жизни, как у нас. Я ведь помог ему, для другого это было бы счастьем. Я договорился в ТСЖ насчет одного служебного помещения в полуподвале. У них там хранились кое-какие материалы для слесарей, шланги туда на зиму убирают, инвентарь. Там относительно тепло. Туда затащили старый диван, который выбросили жильцы. Представляете, ему даже выделили по полставки за сторожа и уборщика. Получалось тысячи четыре в общей сложности. Согласитесь, что пять лет назад для человека, который не тратится на содержание жилья, не платит за коммуналку и не покупает одежду, это были очень даже хорошие деньги. На выпивку оставалось.
— И что?
— Бросил.
— Пить бросил?
— Комнату и работу, хотя от него требовалось только содержать в чистоте это помещение и нижнюю площадку подъезда. Все бросил и снова ушел бродяжничать. Мусорные баки, теплотрасса, другие бомжи!..
— Так ты у нас практически эксперт по этой публике. — Гуров улыбнулся. — Ладно, только не зарывайся там и не особенно лезь на глаза со своим интересом к этой категории граждан.
— Я все придумал, Лев Иванович, — обрадовался Седов. — Они ведь днем заняты добыванием пропитания, а в сумерках сползаются в места ночевок. Вот когда стемнеет, и надо будет с ними разговаривать.
— Ладно, дерзай, — разрешил Гуров и выбрался из машины.
Честно говоря, он слушал своего помощника вполуха. Его голова больше была занята предстоящей операцией по внедрению в университет, проводимой совместно с двумя женщинами. Эта авантюра не очень нравилась сыщику из-за того, что пришлось впутывать Марию в свои дела. Гуров никогда не любил рассказывать дома о работе, а уж тем более вовлекать в нее жену. Он четко разделял быт и профессиональную деятельность. Родные стены дома психологически отделяли его от преступников, от грязи и смрада работы.