Чистота
Шрифт:
До Рю-дез-Экуфф идти минут двадцать в сторону Королевской площади и Бастилии. На первом этаже находится мастерская, где делают и ремонтируют зеркала, и два приятеля на минутку останавливаются перед одним, выставленным на витрине, хотя вокруг слишком темно, чтобы что-то увидеть, кроме их собственных на миг замерших очертаний. На ощупь они пробираются вверх по лестнице – три пролета крутых деревянных ступеней – до двери квартиры. На кухне Лиза Саже с детьми. Здесь светло, горит огонь и пахнет едой. Арман приветствует свою домохозяйку смачным
– Месье Баратт, – представляет его Арман, повернувшись к буфету в поисках бокалов и бутылки, – тот, что теперь живет в моей комнате у Моннаров.
Женщина явно о нем слышала. Она сидит в конце кухонного стола и стряпает какое-то блюдо из куриных потрохов. Поднимает глаза и внимательно разглядывает Жан-Батиста, человека с серыми глазами, который выглядит таким растерянным в своем зеленом кафтане.
– Он ужинает с нами? – спрашивает она.
– Конечно, – говорит Арман. – Он еще ни разу не ел приличную пищу с тех пор, как приехал в Париж.
Жан-Батист садится на табурет у стола. Лицом к огню и маленькой девочке. Ее братец, почесывая зад, следит из-за плеча Жан-Батиста за сестрой, завидуя данному ей поручению.
– И что Моннары? – спрашивает женщина, орудуя ножом.
– Полагаю, у них все хорошо, – отвечает Жан-Батист, понимая, что вообще-то его спрашивали не совсем об этом.
– Надо будет найти ему другое жилье, – говорит Арман, – если он намерен здесь задержаться.
– А он намерен? – спрашивает женщина.
– Кто его знает, – отвечает Арман. – Он почти ничего не рассказывает.
Жан-Батист разглядывает свои фисташковые манжеты, прикидывает, достаточно ли чистый стол и не лучше ли будет снять кафтан.
– Я задержусь на некоторое время, – говорит он. – Но не могу точно сказать, как надолго.
– Я бы не могла жить прямо у кладбища, – говорит женщина. – Даже не представляю, кто на это способен. А живут-то годами. Мне хватает Армана, который приносит оттуда этот кладбищенский запах.
– Она моет меня с лимонным соком, – говорит Арман, – мылом из листьев шалфея и пепла. Окуривает розмарином…
– А не лучше ли будет, – говорит Жан-Батист, – убрать кладбище?
– Убрать? – хмыкает женщина. – И как, по-вашему, убрать такое кладбище, как кладбище Невинных? Это все равно что убрать реку.
– Это можно сделать, – тихо говорит Жан-Батист. – И то и другое.
Арман, который копался в волосах ребенка, разгребая каштановые кудряшки в поисках вшей, останавливается и глядит на Жан-Батиста.
– Так ты за этим приехал? Убрать кладбище?
– Конечно, это нелегко, – отвечает Жан-Батист. – Потребуется несколько месяцев.
– Он такой же, как все твои друзья, – говорит Лиза. – Всегда готовы заявить, что луна – это миска супа, если думают, что им кто-то поверит.
– А мне кажется, – медленно произносит Арман, – он не шутит.
– Это возможно сделать, – повторяет Жан-Батист. – И это будет сделано.
– Все кладбище? – спрашивает Арман.
– Кладбище. Церковь.
– Церковь?
– Некоторое время ее не тронут. Может, целый год.
– Значит, – мягко говорит Арман, – сегодня пришла пора все рассказать.
– Я бы с удовольствием сообщил тебе об этом раньше. Но мне было велено держать язык за зубами.
Теперь и женщина оторвалась от куриных потрохов.
– А его должность? – спрашивает она. – Тоже уберут?
– Я… говорил на эту тему, – отвечает Жан-Батист.
– С министром? – спрашивает Арман.
– С человеком, который его представляет.
– И могу я на что-то надеяться?
– Я поговорю с ним еще раз.
Наступает тишина, которую наконец нарушает резкий окрик Лизы, адресованный дочери: девочка, прислушиваясь к интересному разговору взрослых, забыла про курицу.
– Думаю, – говорит Арман, – думаю, мне надо тебя поблагодарить.
– Поблагодарить? – удивляется женщина. – За что?
– Церковь, моя милая, закрыта уже пять лет. Не могу же я без конца играть Баха летучим мышам.
– Все это сказки, – говорит женщина, вновь берясь за нож. – Вы, наверное, по дороге заглянули к Джеко.
– Если бы это не поручили мне, – говорит Жан-Батист, – поручили бы кому-нибудь другому. Хотя я не могу осуждать вас… за то, что вы обижаетесь.
– Разве речь об обиде? – говорит Арман и тянется за бутылкой. – Нельзя обижаться на будущее. Равно как и на его вестников. – Он наполняет бокалы. – Давайте-ка выпьем за ту страну теней, в которую все мы когда-нибудь придем, одни пешком, другие – сидя на заднице, с причитаниями.
Девочка смеется. Через мгновение ей вторит мальчик. Но Лиза не обращает на них внимания.
Все принимаются за еду. Ужин действительно самый вкусный из всех, что ему довелось отведать с тех пор, как он приехал в Париж, хотя трапеза была бы еще приятнее, если бы удалось хоть немного побороть неприязнь женщины, которая подала ему курицу с таким видом, будто она с б'oльшим удовольствием прогнала бы его вертелом за дверь. О кладбище они не вспоминают. У Армана вид задумчивый, слегка отстраненный и рассеянный, но доброжелательный.
После ужина органист разучивает с детьми песню, потом они очень мило ее исполняют. Он просит, чтобы Жан-Батист тоже их чему-нибудь научил, ну, хоть арифметике, и Жан-Батист целых полчаса пытается это сделать. Дети слушают. Ничего не понимают. Он рисует для них на грифельной доске треугольники внутри окружностей, окружности внутри квадратов. Эти картинки сразу же вызывают восторг. Дети стоят по обе стороны от него, в предвкушении какой-нибудь новой хитроумной штуки, которая вот-вот возникнет из-под его пальцев. Девочка доверчиво положила руку ему на плечо.