Чистовик
Шрифт:
– Гнида! Пиво еще со мной пил как человек! Удрал в окно только что! Он, наверное, у меня бумажник спер… – Опять шорох – Саша заглянул в купе, схватил свой пиджак… И удивленно воскликнул: – Эй… а бумажник-то на месте! Вы куда? Ошибся я, он не вор…
– Ваш попутчик – крайне опасный террорист и убийца, – ответили ему уже издалека. – Радуйтесь, что остались живы, гражданин.
Я лежал тихо, как мышь, все еще не веря, что купе не обыскали. На багажной полке пахло пылью, дезинфекцией и почему-то коноплей. Впрочем, поезд южный… чему удивляться-то?
Меня
– Эй… убийца и террорист… – с некоторым сомнением позвал Саша. – Ушли они.
Я выглянул вниз. Спрыгнул на полку.
В вагоне было тихо. Пассажиры будто почуяли неладное – если кто и проснулся, то сидел по купе не высовываясь.
Саша смотрел на меня все с тем же сомнением – «правильно ли я делаю?».
– Пока, – сказал я и, пригибаясь, побежал к выходу из вагона.
Купе проводников было открыто. На перроне стояли и шушукались, что-то разглядывая, обе проводницы. Я глянул с лестницы им через плечо: это был листок с моей фотографией. Текст под фотографией я читать не стал – спрыгнул к проводницам и тихо произнес:
– Жить хотите?
Та, что постарше, закивала и прижала ладони к лицу. Та, что помоложе, открыла рот, собираясь завизжать.
Я зажал ей рот рукой. И сказал:
– Хочешь, чтобы детки твои спокойно во дворе играли?
Глаза у проводницы округлились, она будто окаменела.
– Тогда – обе никого не видели и ничего не слышали. – Я убрал руку.
Проводницы молчали.
Я глянул налево и направо – никого не было. Все то ли прочесывали поезд, то ли уже искали меня среди запасных путей и товарняков.
Со всех ног я кинулся к полутемному зданию вокзала.
2
Существует такая удивительная порода людей – укорененные москвичи. Не надо путать с коренными, те ничем, кроме легкого снобизма столичных жителей, от прочих россиян не отличаются! В отличие от них москвич укорененный – существо, за пределы Москвы не выезжающее, да и не стремящееся. Бывают разные степени укорененности. При самой запущенной человек рождается в роддоме имени Грауэрмана, хоронят его на Ваганьковском, а живет он (иногда – очень долго) где-то в промежутке между этими точками.
Про очень запущенный случай мне как-то рассказал отец. Его сослуживица в пятьдесят с лишним лет первый раз выехала из Москвы – в Питер, на научную конференцию. Перед поездкой она сильно нервничала, но только в поезде выяснилось, что женщина никуда и никогда не выезжала из Москвы. Даже в детстве в пионерлагерь! Даже летом на дачу! Без особых причин, просто не выезжала – и все тут! В поезде она всю дорогу не спала, вглядывалась в унылые пейзажи за окном. В Питере восхищалась Невой и Невским, Исаакием и Адмиралтейством, парадными и поребриками. Целый мир внезапно открылся для человека!
Я, хоть и вырос в Москве, но вопросом «есть ли жизнь
Однако город Орёл был для меня полнейшая терра инкогнита. Ну, «город первого салюта» вместе с соседним Белгородом. Ну, какая-то крепость там была в старину… или сражение?
Вот и все, пожалуй.
Даже как зовут себя местные жители, я не знал. Орёльцы или орельцы? Орловчане? Орловяне? Орёльцы, орёлчанки и орловята?
Ответ я получил от дежурившего на привокзальной площади таксиста, которому я сообщил, что отстал от поезда и должен как можно быстрее приехать в Харьков.
– Меня мало чем удивишь, – философски сказал таксист, выглядывая в опущенное окно старой «Волги». – Ты платишь, я тебя везу. Хоть в Москву.
В Москву?
Мне вдруг безумно захотелось назад. Домой, в Москву. В шумный мегаполис, где затеряться проще, чем в пустыне. А станут ли там меня искать? Может быть, погоня с тем и связана, что я не смирился, не начал вести прежнюю обыденную жизнь, а кинулся на поиски? Я как-то сразу поверил в это. Поеду сейчас назад, в Москву – и кошмар развеется. Вернусь на работу в «Бит и Байт», получу выволочку за прогул, помирюсь с Анькой…
Забуду Настю.
– Нет, – сказал я. – Мне в Харьков.
– Сколько?
Я понимал, что он имеет в виду. Но ответил неожиданно для самого себя:
– Как поедем-то? Сразу на Курск или через Знаменку?
Какая еще Знаменка? Я и про то, что дорога через Курск идет, не знал!
Водитель еще раз осмотрел меня. Куда внимательнее. Видимо, то, что он видел, и то, что я говорил, друг с другом не вязалось – будто на телеканал «Наше кино», где шли какие-нибудь «Девчата», наложилась звуковая дорожка фильма «Девки», идущего по каналу для взрослых.
– А фигли через Знаменку? – спросил водитель.
– Короче, – предположил я.
Нет, не предположил. Знал!
– Короче, да дольше. В Кромах застрянем… Ты орловчанин, что ль?
– Можно и так сказать. – Я улыбнулся. – Ну, за сколько повезешь-то?
Водитель вздохнул. Сплюнул через открытое окошко, неохотно сказал:
– Ну… я ж обратно никого не найду… Давай за семь?
По неизбывной московской привычке я мгновенно решил, что речь идет о сотнях долларов. И сказал:
– Шеф, ну это свинство, так ломить…
– Ну шесть тысяч, раз земляк. – Водитель покачал головой. – Меньше не повезу!
– Поехали. – Я глянул в сторону вокзала, обошел машину и сел на переднее сиденье. До меня дошло, что в провинции крупные суммы считают не сотнями долларов, а тысячами рублей.
– Деньги вначале заплатишь, – предупредил водитель, не спеша заводить машину. – Я домой заеду, жене оставлю.
– Разумно, – согласился я и достал принадлежавший некогда Коте бумажник. Отсчитал шесть тысячных. Водитель аккуратно сложил их, спрятал в карман и повернул ключ зажигания. Спросил: