Чистые пруды. От Столешников до Чистых прудов
Шрифт:
На крутом повороте Хохловского переулка, ведущего к Бульварному кольцу, стоит церковь Троицы, «что в Хохлах». Считается, что так назвали эти места по украинцам, селившимся здесь с начала XVII в. (сравнительно недалеко отсюда находилось Малороссийское подворье на Маросейке № 9), отчего и сам переулок получил такое название. Он назывался и Садовническим — по садовникам, жившим недалеко от садов, разводившихся здесь.
Известный историк московских церквей М. И. Александровский считал, что основательницей храма надо считать мать царя Михаила Романова, великую старицу Марфу, которая строила его в память пребывания в Троицком монастыре в 1613 г.
Известно, что церковь находилась здесь в 1638 г., а по книге 1657 г. она названа каменной, но со временем пришла в ветхость. Новое здание церкви было выстроено женой окольничего И. И. Чирикова Евдокией Абрамовной, дочерью Абрама Никитича Лопухина. Она, «сетуя безутешно о кончине дочери своей Неонилы, в цвете лет своих скончавшейся, заложила 1696 года апреля 1-го ныне видимый нам храм и на отстроение оного употребляла изготовленное для замужества дочернее приданое», — рассказывает историк А. Ф. Малиновский. В трапезной — придельные храмы Владимирской Божьей Матери (одновременный храму) и Дмитрия Ростовского, освященный в 1757 г.; колокольня относится к середине XVIII в. Это типичный образец «нарышкинского барокко» с его композицией восьмериков на четверике, сочетанием белых орнаментальных деталей и кирпичных стен, резных наличников, угловых колонок.
По словам автора «Очерков Москвы», опубликованных в «Историческом журнале» в 1893 г. Д. А. Покровского, в прошлом веке Троицкая церковь славилась своей феноменальной бедностью, ибо приход ее был небольшой, да в нем жило и немало иноверцев: «Митрополит Филарет, до тонкости знавший материальные обстоятельства подведомаго ему духовенства, обнаружил и в этом отношении редкую находчивость, и даже этим печальным фактом церковно-приходского обнищания сумел воспользоваться ради административно-епархиальных целей: наметив несколько таких убогих приходов в разных уголках столицы (кроме Троицкого Хохлов ского, подобною же нищетою славились приходы: Рождества в Симонове, Николы в Котельниках, Покрова в Голиках, Климента на Пятницкой, Рождества в Лужниках (Девичьих), — он надумал обратить их как бы в исправительные колонии для тех членов своего клира, которые своею жизнию и поведением или какими-либо служебными проступками навлекали на себя его начальническое неудовольствие. Чуть в чем-либо проштрафился священник или дьякон какого-либо богатого прихода, но уж ненастолько, чтобы стоило принимать относительно его радикальные меры, митрополит тотчас прописывал ему паллиатив в форме перевода в какой-нибудь из таких вот приходов. Лекарство в большинстве случаев действовало отлично: сразу заметив, что за его единоличные грехи расплачивается вся семья, наказанный образумливался, начинал вести примерную жизнь и, помаявшись годик-другой на голодном положении, у того же митрополита перепрашивался на другое, более доходное место. Не один факт подобного рода знаем мы из тогдашней жизни московского духовенства».
Троицкая церковь дожила до советского времени, и только в мае 1935 г. ее передали Музею антропологии МГУ для размещения больших остеологических и археологических коллекций. Впоследствии в здании находились различные учреждения, а в 1991 г. там возобновили службы. В ходе реставрации над куполом поставлен прекрасной работы крест, восстановлены наличники, вновь засияли изразцы, выполненные, возможно, знаменитым мастером Степаном Полубесом.
На противоположной стороне переулка сохранился любопытный памятник XVII в. — каменные палаты (№ 7), выстроенные «глаголем» (то есть в виде буквы «г»), принадлежавшие дьяку Емельяну Украинцеву, известному дипломату петровского времени, возведенные им, по всей вероятности, в конце 1680-х — начале 1690-х гг.
Он еще молодым стал приказным дьяком, потом перешел на дипломатическую службу, где проявил недюжинные способности: он выполнял множество важных поручений, отправляясь в Швецию, Польшу, Данию, Голландию. В 1681 г. Украинцев получил один из высших чинов в Московском государстве — думного дьяка и долгое время руководил внешней политикой. В 1689–1699 гг. он управлял Посольским приказом. В «Дневнике путешествия в Московское государство… в 1698 г.», который вел секретарь посольства Иоганн Корб, «Емельян Игнатьевич Украинцев, думный дьяк Посольского приказа, тайный советник и канцлер… вырос на поприще государственной деятельности, был послом при правительстве голландских чинов и везде оставил по себе следы особенного благоразумия. Ведя дела счастливо и похвально, Украинцев так прославился мудростью, что тем возбудил зависть соперников. По гнусным клеветам государю на Украинцева со стороны некоторых его противников жизнь Украинцева неоднократно подвергалась опасности; но, по Божией милости, Украинцев избегнул расставленных ему сетей и когда ясно доказал, что поступками его руководило благодушие, то государь (Петр I. — Авт.), дотоле возбужденный против него наветами его недоброжелателей, преложил гнев на милость. Украинцев был признан чуть ли не самым способным из всех москвитян, опытным в управлении государственными политическими делами, так как заботливым исполнением возложенного на него дела».
Позднее Украинцев стал главой Провиантского приказа, но, как многие его коллеги в то время, был уличен в злоупотреблениях и, несмотря на 60-летний возраст, подвергнут телесному наказанию.
В 1709 г. двор дьяка передали князю М. М. Голицыну. Об этой передаче в архиве сохранилась любопытная переписка Верховного тайного совета, управлявшего империей в царствование малолетнего Петра II. В октябре 1727 г. в совет поступило прошение Голицына: «Всепресветлейший, Державнейший Великий Государь Император и Самодержец Всероссийский, Государь Всемилостивейший. В прошлом 1709 году, Всемилостивейшим Блаженныя и вечнодостойныя памяти Его Императорскаго Величества деда Вашего Императорскаго Величества и Государя указом, за всеподданнейшия мои службы пожалован мне бывшаго думнаго дьяка Емельяна Украинцова московский его двор с каменным и деревянным строением, какое тогда в нем находилось. А за отлучками моими на службах Вашего Императорскаго Величества данной на оный двор мне не дано. Всемилостивейший Государь, прошу Вашего Императорскаго Величества, да повелит державство Ваше, по всемилостивейшему блаженныя и вечнодостойныя памяти Его Императорскаго Величества деда Вашего Императорскаго Величества и Государя пожалование, на показанный двор всемилостивейше мне пожаловать, впредь для владения оным двором мне, нижайшему, и потомкам моим, данную. Вашего Императорскаго Величества нижайший раб генерал-фельдмаршал и кавалер князь Михаила княж Михайлов сын Голицын». В ответ Верховный тайный совет указал: «10-го ноября 1727 г. по сему прошению Его Императорское Величество указал: на пожалованный генералу-фельдмаршалу и кавалеру князю Михаилу Михайловичу Голицыну, в Москве, бывшего думного дьяка Емельяна Украинцова в 709-м году двор для владения ему и наследникам его дать данную из Сената; и о том в Сенат послать указ. Подлинный подписан: Генерал-адмирал граф Апраксин. Канцлер граф Головкин. Князь Дмитрий Голицын. Василий Степанов. Подписан ноября 10 дня 1727 года».
Этот дом был пожалован сподвижнику Петра I, участвовавшему чуть ли не в каждой войне петровского времени — в подавлении восстания стрельцов, в войнах против Турции, Швеции, во взятии Нотебурга, битвах при Добром и Лесной. Прославился он ответом Петру I, который приказал ему отступить от осаждаемого Нотебурга (позднее Шлиссельбург): «Скажи государю, что я теперь принадлежу одному богу» — и овладел городом, за что был щедро награжден. Голицын сыграл большую роль в битве при Полтаве, где он командовал гвардией. Он побеждал не только на суше, но и на море — в Гангутском и Гренгамском морских сражениях.
Здание архива в Хохловском переулке
Английский резидент при петербургском дворе лорд Рондо оставил краткие характеристики нескольких наиболее выдающихся деятелей. О М. М. Голицыне он пишет: «Князь М. М. Голицын с детства воспитан солдатом и доблестью отличался на военном поприще. Он задумчивого нрава, немного скуп и не блистательных способностей, но приветлив и легко доступен; муж великой доблести и отваги беззаветной; мужество свое он доказал многими подвигами против Шведов… Он приобрел более познаний в искусстве войны, чем кто-либо из русских генералов, и этим снискал уважение и любовь всего войска. По этой же причине покойный царь Петр I никому не оказывал большего уважения, чем князю». Англичанину вторит испанский посол герцог Лириа: «Фельдмаршал князь Голицын, герой России, был человек умный и благородный; очень хорошо знал военное искусство, был храбр и любим войсками; смел, отважен и великодушен; иноземцев не любил, но, несмотря на это, отдавал справедливость достойным из них; знатные люди его боялись, а Петр I уважал. Словом, в другой, менее варварской стране он был бы истинно великим человеком».
При Екатерине I он получил высший чин генерал-фельдмаршала, но, будучи президентом Военной коллегии и членом Верховного тайного совета, подписал «кондиции», то есть условия, на которых Анне Иоанновне предлагалась корона (что было некоторым ограничением самодержавия), за что и поплатился увольнением в отставку, после которой он вскоре скончался.
Потом дом перешел к его сыну Александру (1718–1783), также гене рал-фельдмаршалу и известному военному деятелю, отличившемуся в Семилетней войне и войне против Турции в 1768–1774 гг. Затем весь обширный участок был приобретен казной, и в декабре 1770 г. в старинные палаты переехал архив Коллегии иностранных дел.
Ранее он размещался на Варварке, в здании Ростовского подворья, напротив церкви Максима Исповедника. Архивные дела, завернутые в рогожи, сложенные в баулы и сундуки, были свалены в подвалы, а так как место было низменное, то подвалы посещали весенние разливы, а с ними приплывали мыши и крысы. Так продолжалось полстолетия, пока не купили за 11 тысяч рублей дом князя Голицына (по именному указу 17 ноября 1768 г.).
Мемуарист начала XIX в. Ф. Ф. Вигель вспоминал: «В одном из отдаленных кварталов Москвы, в глухом и кривом переулке, за Покровкой, старинное каменное здание возвышается на пригорке, коего отлогость, местами усеянная кустарником, служит ему двором. Темные подвалы нижнего его этажа, узкие окна, стены чрезмерной толщины и низкие своды верхнего жилья показывают, что оно было жилищем одного из древних бояр, которые, во время Петра Великого, держались еще обычаев старины. Для хранения древних хартий, копий с договоров ничего нельзя было приискать безопаснее и приличнее сего старинного каменного шкапа, с железными дверьми, ставнями и кровлею. Все строение было наполнено, завалено кипами частью разобранных, частью неразобранных старых дел: только три комнаты оставлены были для присутствующих и канцелярских».