Читалка
Шрифт:
— Это никакие не «Отверженные»! Это «Нотр Дам де Пари» Пламондона, темнотища!
— Съешь тартинку с заварным кремом. Они и правда недурны. Тем более что до благословенной встречи с индийским карри еще не один час.
На следующее утро я запланировал визит в книжный магазин, который считаю лучшим в Европе, — магазин мистера Джеймса Даунта в Мэрилебоне. За скромным фасадом открывается настоящий лабиринт залов, каждый из которых посвящен отдельной тематике. Панели, лестницы, полки и даже, кажется, книги — все здесь темного дерева, и все, до спинок кожаных кресел, насквозь английское. Адель остановилась в длинной узкой комнате первого этажа и мечтательно
Сзади подходит Адель: она намерена прогуляться по бутикам Мэрилебона. Прощаясь, она легонько сжимает мне плечо.
Рядом со столом новинок, на видном месте, стоит второй — с современными классиками: Бойд, Коу, Зэди Смит, Моника Али… Есть также Эллис, Карвер, Остер и Бротиган, приплывшие с той стороны Атлантики. И Тарун Тейпал, Викрам Сет, Аравинд Адига, явившиеся из другой вселенной.
— Вы даже не представляете себе, с какой скоростью у нас пустеет именно этот стол! Он, можно сказать, уникальный. Вообще все мои лондонские магазины — последние в своем роде. Мы не предоставляем скидок, при покупке двух книг не предлагаем третью бесплатно, вообще не играем в коммерческие игры — мы просто продаем книги. И покупатели это ценят.
— А почему у вас так мало французских книг?
— Потому что их никто не читает.
{24}
— Как же люди будут их читать, если их нигде не продают?
— Возможно, вы и правы. Но это забота издателей, а я не собираюсь вливаться в их ряды. Так что меня это не касается.
Адель сидит на пуфике в обувном магазине. На правой ноге у нее — нечто голубого цвета, напоминающее сапог на высоком каблуке и усыпанное блестками. Она во власти сомнений.
— Как думаешь, взять или не стоит? Если бы я жила здесь, я бы не раздумывала. Но вот в Париже…
— Конечно, бери, иначе так и не узнаешь. В крайнем случае, если решишь, что для Парижа они не годятся, смотаемся разок в Лондон.
Адель неважно себя чувствует, но поездкой довольна. Впрочем, едва обратный поезд трогается с места, ее начинают одолевать беспокойные мысли о работе. Она требует у меня читалку: завтра у нее обед с одним критиком, и надо успеть проглядеть текст книги. Но ей не читается. Включенная читалка так и лежит у нее на коленях, а она молча смотрит в непроглядную тьму тоннеля.
Должно быть, я где-то серьезно напортачил, потому что, не успел я войти к себе в кабинет, таща в каждой руке по тяжеленному пакету с привезенными из Лондона книгами, на меня скопом накинулись Эмманюэль, Сабина и Менье. На лицах — выражение паники. Я опускаю пакеты на пол и одариваю их широкой улыбкой.
— Что на тебя нашло? — спрашивает Менье.
— В каком смысле? Ты о чем? Я только что из Лондона…
— Только не говори, что ничего не помнишь! Жинетт Перро в ярости. Она чувствует себя оскорбленной, преданной, униженной — и она в своем праве! Она уже заявила, что забирает у нас свой текст. И мне нечего ей возразить.
— Погоди-ка. Что там не так с ее текстом?
— А это у тебя надо спросить. Это ты его «редактировал»!
— Вообще-то отчасти это моя вина, — вмешивается Эмманюэль. —
— Я уже точно не помню. Я исправил орфографические ошибки — «корову» через «а» и прочие прелести, но больше вроде бы ничего не трогал.
— А с какой стати ты, например, изменил имя главной героини?
— Это ты про «Лизетту»? Да так людей вообще не называют! «Симона» звучит гораздо лучше! На что тут обижаться?
— А почему ты вычеркнул сцену в саду, сразу после ссоры?
— Она была лишней и написана из рук вон плохо. Ты сам-то это читал?
— Позволь тебе напомнить, что мы приняли этот текст и взяли на себя обязательство издать его в виде книги — но не в виде «другой книги». Почему ты изменил цвет платья героини? Почему оно из зеленого ни с того ни с сего стало фиолетовым? В чем дело? Раньше ты никогда не корежил авторские тексты! У тебя что, совсем крышу снесло?
— Зеленое платье выглядело пошло.
— И ладно бы еще ты только убрал пару сцен. Но ты ведь и новые добавил! Своей собственной рукой, красным карандашом, внес в рукопись одной из наших писательниц слова, которых она не писала! И какие слова! Ты выставил ее идиоткой! «И тогда Симона, не в силах больше терпеть, решила, что должна заполучить его сейчас же, и протянула руку к ширинке директора, который покраснел, понимая, что не может скрыть эрекцию, внезапно открывшуюся перед всей учительской». И это в романе Жинетт Перро! Или вот еще: «Вашу мать! — вскричала девушка из приличной семьи. — Пропадите вы пропадом, деревня немытая, а я уеду в город, куплю себе роскошное платье и буду соблазнять женщин дурного поведения в черных смокингах!» И это в почвенном романе!
— Неужели я и в самом деле добавил этот фрагмент? Не могу сказать, что он написан блестяще.
И тут я наконец вспомнил тот дождливый день в районной библиотеке. Свой промокший пиджак на спинке стула. И тот миг, когда, устав вылавливать ошибки, я в гаснущем свете дня прикрыл глаза и вдруг подумал: а что станется с текстами, если каждый, проникнув в читалку, сможет вытворять в них что угодно, например заменить прустовские мадлены на сухие крекеры, надушить своими любимыми духами женщину в красном, стянуть юбку с Полины Реаж, подсыпать соленых шуток в романы Бернаноса, добавить в целомудренный сюжет пикантных подробностей, переписать пару-тройку фраз, переименовать мадам Бовари из Эммы в Адель, чтобы сделать приятное жене… Я был уверен, что стер все свои поправки, — как выяснилось, я только собирался их стереть, но потом забыл. Пожалуй, я чересчур прогрессивен. Я обгоняю свое время и живу завтрашним днем. Я просто обречен на непонимание. Поэтому самое разумное в моем положении — попросить прощения, смиренно признав свою ошибку.
{25}
— Понятия не имею, что на меня нашло. Наверное, думал о каком-то другом тексте. Проклятая рассеянность.
— Если ты хочешь писать — на здоровье. Заключим договор…
— Так что там с Жинетт?
— Она жутко орала — ты же ее знаешь, — но потом я ее успокоил, и она согласилась сесть вместе с Эмманюэль и привести текст в прежний вид. Откровенно говоря, это займет время, а как тебе известно, у нас сроки…
— Есть еще одна проблема, — вмешивается Эмманюэль. — Когда у Жинетт прошел первый приступ ярости и мы занялись текстом, она вдруг решила, что кое-какие изменения сохранит. Говорит, у нее появились новые идеи. Она просила уточнить, не возникнет ли из-за этого проблем. Особенно из-за комичных эпизодов…