Читающая кружево
Шрифт:
Я добираюсь до кровати, хватаю низко висящий полог за край и стягиваю, а потом засовываю под кровать. Голова кружится. Я ложусь на бок и упираюсь рукой в изголовье, чтобы комната перестала вращаться. Жду прихода сна.
Когда я просыпаюсь вновь, уже полдень. Живот болит.
Воображаю, как Ева спрашивает: «Когда ты в последний раз ела?» Возможно, она права. Эта боль — от голода.
Я встаю. Надо сойти вниз, съесть подгорелый тост и выпить чаю. Испытанное лекарство от любого недуга.
И тогда я слышу голос. Поначалу мне кажется, что это вновь
Она предупреждала, что собирается показать дом клиентам, но я, разумеется, забыла. Риелтор не сказала, что мне лучше уйти из дома, пока она будет его показывать. Она решила, что я в курсе этих тонкостей.
Они поднимаются по ступенькам. Я слышу, как риелтор объясняет чете покупателей, что балки укреплены в стене на кронштейнах, так что лестница как будто висит в воздухе безо всякой поддержки. Она не знает, что я дома, и поэтому заметно привирает. Риелтор останавливается у окна на площадке, чтобы показать раскинувшийся внизу сад и прибавить кое-какие новинки в коллекцию Евы — не только розу, названную в тетину честь, но и еще два-три цветка, о которых я никогда прежде не слышала и которые она, видимо, выдумала, не сходя с места. Еще риелтор что-то говорит про стеклянные двери на третьем этаже — мол, это нечто совершенно фантастическое. Несомненно, это могло бы привлечь покупателей, если бы не было таким откровенным преувеличением. Но я понимаю, что они не заинтересованы в покупке, поэтому ее усилия — бесполезная трата времени.
«Я умерла за тебя».
Я замираю. Это голос Евы. Такой громкий, что я не сомневаюсь: гости тоже услышали. Они поднимаются по лестнице.
Нужно выбираться отсюда, немедленно.
Прежде чем я успеваю скрыться, риелтор и клиенты достигают площадки. Я тороплюсь к задней двери. У меня кружится голова, и я придерживаюсь за стены, как будто в комнате внезапно потемнело — хотя видно каждую мелочь. По моему лицу катится пот. Риелтор боковым зрением замечает движение и поднимает глаза. Она видит меня и немедленно обращает внимание клиентов на резьбу по дереву работы Сэмюэла Макинтайра, давая мне время пройти черным ходом и спуститься по лестнице для прислуги.
Я жду риелтора в саду в крайнем напряжении. До меня доносятся обрывки разговора — она беседует с клиентами у калитки. Я внимательно прислушиваюсь, пытаясь уцепиться за реальность — за их голоса, настоящие голоса. Они откуда-то со Среднего Запада. Может быть, из Чикаго. Женщина, по ее словам, уже была один раз в Салеме, на экскурсии. Она говорит риелтору, что запомнила местную архитектуру и в первую очередь подумала о Салеме, когда узнала, что мужу предстоит перевод в окрестности Бостона.
Судя по всему, мужа не вдохновляет ни дом, ни Салем.
— Что, у вас здесь до сих пор сжигают ведьм? — пытается он шутить.
— Не сжигают, а вешают. — Риелтор улыбается, а потом снова переводит разговор на дом. — Цены на недвижимость у нас куда ниже, чем на Бикон-Хилл, — говорит она, пытаясь увлечь клиента. — Или в Бэк-Бэй. За такой дом в Бэк-Бэй
Мужчина интересуется, как добираться отсюда до Бостона. Он говорит, что у него ушло на дорогу сорок пять минут. В голосе легкое раздражение оттого, что вообще пришлось беспокоиться.
— Нужно было ехать по мосту, а не через туннель, — поясняет риелтор.
Он не верит. Я это понимаю, риелтор тоже. Она говорит ему о местном поезде и уверяет, что до станции можно дойти пешком всего за двадцать минут. Большинство салемцев ездят именно так, но, по-моему, этот тип не из тех, кто сядет на поезд. Он предпочитает персональный транспорт.
Бездумная трата времени. Проводив клиентов, риелтор говорит мне, мол, так и знала.
— Он хотел уничтожить сад, — говорит она, — чтобы расширить место для парковки. Представляете?
Она добавляет, что в четыре часа придет еще один клиент и что будет лучше, если я уйду.
— Присутствие владельца пугает потенциальных покупателей, — объясняет риелтор. — Если они знают, что вы в доме.
Я возвращаюсь в дом. Кипячу воду. Мой ленч — черный чай и подгоревший тост. Я заставляю себя глотать. К часу мне становится немного лучше.
Я совершенно забыла, что Энн договорилась встретиться со мной во время ленча, чтобы помочь оборвать завядшие цветы. Она приходит, когда на прогулочной яхте сигналят полдень.
— Ты здорова? — спрашивает Энн. — Что-то ты бледная.
— Похмелье. — Сказав это, я чувствую себя глупо, но мои слова звучат убедительно.
— Знаю, проходила, — отзывается она.
У Энн не много времени, поэтому мы сразу беремся за дело. Вдвоем работа спорится. Мы движемся вниз по грядке, обрывая огромные цветочные головки. Ритмичная, гипнотизирующая работа — дергаешь, подбираешь, передаешь туда-обратно корзину. Солнечное тепло успокаивает ноющие мышцы.
— Спасибо, — благодарю я.
В конце длинной грядки пионов, в кустах, замечаю что-то белое. Машинально наклоняюсь и подбираю «Салем ньюс» — туда ее зашвырнул мальчишка-газетчик. Я привыкла видеть во всех газетах лицо Евы, поэтому на мгновение мне становится легче, когда вместо него обнаруживаю другое, юное. А потом, уже без особого облегчения, читаю имя — Анжела Рики. Жесткие волосы, зачесанные назад в классическом пуританском стиле. Пропавшая Анжела сменила Еву на первых полосах газет.
Я немедленно ее узнаю.
— Она была здесь, — говорю я.
— Что?
— Я ее видела. В первый же день после приезда. Она подошла к двери. Но когда я открыла, девушка убежала.
— Где телефон? — спрашивает Энн. — Надо позвонить Рафферти.
Он приезжает через десять минут.
Я рассказываю ему всю историю. О том, как подумала, что Анжела вернулась, а на самом деле это пришли Бизер и Рафферти.
— Ты уверена, что видела именно ее? — Детектив достает еще одну фотографию, более четкую, чем в газете.
— Все совпадает, кроме родимого пятна.