Чиж. Рожден, чтобы играть
Шрифт:
В рок-н-ролльном Питере он прослыл волком-одиночкой. Упорные занятия йогой, сыроедение и твердый отказ от всех видов «дури» добавили Морозову еще и ауру чудака-отшельника. К тому же его тексты, нередко обращенные напрямую к Богу, вызывали в период лозунгов "долой коммунистов!" явное непонимание. Майк Науменко написал даже "Песню Гуру" (альбом "LV") с ернической строчкой — "Я вам поставлю Юрия Морозова, он типа Кришны — тоже всеми шибко любим".
В конце 1980-х, когда тиски советской цензуры ослабли, Андрей Тропилло взялся «проталкивать» продукты творчества наших рокеров на грампластинки.
Примерно тогда же Морозов — как звукооператор — помогал записываться Гребенщикову и только что переехавшему на невские берега Юрию Шевчуку. Вместе с «ДДТ» он даже совершил в 1988 году как автор-исполнитель большой тур по Дальнему Востоку. А в 1992-м принял приглашение «ДДТ» посидеть за звукорежиссерским пультом, когда группа «катала» по стране новую программу "Черный Пес".
Кропотливая работа довела «звуковые» навыки Морозова до совершенства. Он полностью соответствовал западным представлениям об идеальном звукорежиссере: это такой же музыкант, который вдобавок обладает знаниями о природе звука и специфике записи любого инструмента, в состоянии быстро «просечь» идею музыки и предложить, как лучше всего ее выразить.
В Париже, куда Морозов прибыл по частному приглашению, его профессионализм оценили в первый же день. Через два часа совместной работы режиссер Филипп Лафон (он записывал, в частности, Тину Тёрнер и Duran Duran), стал называть Морозова "учителем".
Таким был человек, которому предстояло записать на «Мелодии» сольный альбом харьковского рокера Сергея Чигракова.
Впервые о Морозове Чиж услышал в армии: питерские призывники рассказывали про некоего рок-гуру и пели под гитару его песни. Мнение этого человека, которого он заочно уважал, было для Чижа крайне важно. Если бы Морозов «забраковал» его песни, он мог бы вообще плюнуть на затею с альбомом.
— Бурлака спрашивает: "Как думаешь, покатит всё это?..", — вспоминает Морозов. — Говорю: "По-моему, запросто. Я впервые слышу настоящий блюз". У музыканта должен быть корень — не авангард, не Йоко Оно. [86] Ежели есть блюз, корешок хоть какой-то — всё, никаких проблем! Это общепонятный музыкальный язык. Он понравится и 15-летнему пацану, и тем, кто постарше.
(Чтобы оценить степень симпатии Морозова к Чижу, надо знать, что все добрые слова Юрия Васильевича в адрес наших рокеров можно уместить на обратной стороне почтовой марки. При этом там останется достаточно много свободного места. "Как-то на Невском, — рассказывал он, — я увидел парня в ватнике, на спине которого белой краской было намалёвано: "Лисья шуба". Вот эту надпись я часто вспоминал потом, работая с отечественными "звездами").
86
Вдова Джона Леннона.
Высокий и крепкий, Морозов был одновременно похож на рокера Нила Янга и на отставного гвардейского полковника (чего стоил один его "командный голос"!). Многим он казался властным и жестким. Но, выражаясь языком Хантера Дэвиса, "за этим холодным фасадом скрывалась добрая отзывчивая душа, которую волновали проблемы музыкантов, с большим запасом юмора и сочувствия". Во всяком случае, Морозов признавал, что у музыканта есть право самовыражаться, и звукорежиссер не должен ему в этом мешать.
Позже Чиж рассказал, как выглядела его работа с Морозовым: "Юра крутит ручки: "А вот так нормально?". Я говорю: «Нормально». Он говорит: "А если я середины добавлю?". И добавляет, а я не слышу, я не врубаюсь, о чем он говорит. "Так лучше?". И я, чтобы его не обидеть, говорю: «Лучше» — "Так и оставим? Или прибрать?". В конце концов я говорю: "Юра, делай как хочешь! Я ничего не понимаю".
Доверясь мэтру, Чиж ничуть не прогадал: на сольнике было воплощено немало дельных советов Морозова, которые иной раз касались самых мельчайших нюансов аранжировок.
Сам рабочий процесс начался, как обычно, с записи «болванки» — бас-гитары и барабанов.
— Для Чижа, — говорит Морозов, — нужен был барабанщик-мотор. У Корзинина другая манера — старинная, размашистая. Но когда он сел за барабаны, сразу возникло хиппанское, блюзовое настроение, и это всё оправдало…
Сессия прошла в марте 1993-го в студии «Мелодии» на Васильевском острове, в бывшем помещении католической церкви Св. Екатерины. "Хозяйство Морозова" располагалось в трех смежных комнатах. Самая большая была занята микшерским пультом. Голосовые партии и барабаны записывались в крохотной каморке. Атмосфера была уютная, почти домашняя.
Правда, для Чижа, который обслуживался "в кредит", нашли не самые удобные смены (по сути — «окошки» в расписании студии). Если первая смена начиналась, скажем, в понедельник, в 10 утра, то следующая — только в четверг, в восемь вечера. В итоге работа над альбомом заняла почти три недели.
Но такие пустяки Чижа не смущали. На «Мелодии» он получил главное: творческую свободу: "Тут я был сам себе командир. Никто надо мной не довлел. Если я знал, что в этом месте сыграно что-то не так, хоть застрелите меня — так играть мы не будем!..".
Даже у матерого джазмена "Дяди Миши" Чернова он забраковал три варианта партии флейты для «Мышки», пока окончательно не остановился на четвертом. (Интересно, что Чернов при этом не брызгал слюной и не бил себя в грудь кулаком — чем профессиональней музыкант, тем щепетильней он относится к качеству своей работы).
— Тоже самое, — говорит Чиж, — было с Ваней Воропаевым, когда он записывал скрипку в "Глазами и душой". Мы сидели с Морозовым, и я говорю: "Юра, чего-то здесь мне не нравится". Он говорит: "Мне тоже". Тогда я прошу: "Вань, давай попробуем еще разок?..".
Позже Чиж говорил, что не ставил перед собой задачу "сделать супер-профессиональный альбом" — главным для него было «настроение». Но, кроме присутствия настроения, в котором преобладали ностальгия и "неунывающий дух хиппизма", Чиж сумел добиться главного: все песни звучали именно так, как он хотел. Это подтверждало мысль Александра Градского: "Чтобы исполнять свои вещи, нужна своя группа. Иначе, если ты просто на равных, то тебя никто не слушается. То же самое происходит, если люди не твои единомышленники".