Чижик-пыжик

Пермяк Евгений Андреевич

Нахмурился Лес. Зашумел:

– Ты что это, баловник, делаешь? Зачем мою внучку губишь?

А мальчонок-то не из трусливых был. Уткнул руки в боки да и крикнул на Лес:

– Не шуми! Не больно боюсь! – и стал дикую яблоньку подрезать.

Лес пуще прежнего зашумел:

– Не гневи меня. Плохо тебе будет, коли я разгневаюсь…

– Да что ты мне можешь сделать! Кто ты мне? Поишь или кормишь? Что от тебя пользы-то, одни дрова, – возмутился так-то Антоша да и принялся из срезанной яблоньки батожок мастерить.

Умолк лес. Потемнел. Дождь накрапывать начал. Молния сверкнула. Птички пискнули и в гнезда попрятались.

Схватил паренёк батожок, сунул за пазуху складешок и – домой к бабушке. На бегу обернулся да лесу язык показал.

Лес на это последний раз прошелестел:

– Каков ты со мной, таков и я с тобой буду.

– Каким хочешь, таким и будь. Очень ты мне нужен.

Тут батожок вырвался из Антошиных рук да стукнул его по затылку. Антоша оглянуться не успел, а батожок уж в лес убегает.

Запустил Антон камнем вдогонку батожку и ходу. Хотел до грозы домой поспеть. До деревни-то уж совсем пустяк оставался – через горбатый мост и дома. Кинулся Антоша к горбатому мосту, да не тут-то было. Мост до того круто сгорбился – не перейти, не перелезть.

– Ты что это, горбун, выдумал? Почему не пропускаешь меня? – спрашивает Антоша. – Разгорбись. Мне по тебе пройти надо.

А мост ему в ответ:

– Тебе надо, а мне нет. Я ведь деревянный. В лесу вырос, из леса пришёл, леса слушаюсь.

Антоша – к лодке, а та возьми да перевернись.

– Это ещё что за новости?

А лодка ему тягучим голоском отвечает:

– Аль ты не знаешь, что лодки в лесу растут. Из дерева долбятся. Плыви-ка плывмя, парень. Тут брода нет.

Дождь к той поре как из ведра полил. Так и так мокрому быть. Переплыл Антоша речку. Продрог. По весне дело-то было. Припустил домой, только пятки сверкают. Ткнул с разбега калитку, а калитка как стена каменная. Не открывается.

– Ах ты такая-сякая! У меня зуб на зуб не сходится, а ты ещё супротивничаешь, – и ну калитку руками, ногами бить.

А калитка ему:

– Бей, бей, хоть лоб разбей, всё равно не откроюсь. Деревянная я. Я ведь тоже из леса пришла, леса слушаюсь. Лезь-ка лучше, парень, свиным ходом, собачьим лазом…

Делать нечего. Полез Антоша свиным ходом, собачьим лазом. Чучело чучелом вылез из-под ворот.

Увидела бабушка внука мокрого, грязного да прозябшего, руками всплеснула:

– Ахти ах! Где это ты так?

А у Антоши вовсе зуб на зуб не сходится. Дрожит, слова не может вымолвить. Видит бабушка, не до расспросов теперь. Баню надо топить – внука парить. Истопила бабушка баню. Посадила Антошу на полок. Хорошо мальчонке в тепле.

– Дай-ка, бабушка, веник берёзовый. Попариться хочу.

Только сказал, веник сам собой прибежал. Прибежал да тут же на глазах листья шёлковые берёзовые сбросил и давай Антошу голыми ветками по голым-то телесам напаривать. Еле отбила старушка внука от веника.

– Что это с ним приключилось сегодня, Антошенька? Был веник как веник, а тут на тебе… Принесу-ка мочалку помягче. Ей с себя грязь-болезнь смоешь.

Принесла бабушка самую лучшую мочалку. Мягкую, пушистую да душистую. Взял Антон её в руки: «Ну ты-то не в лесу выросла».

– Потрись, узнаешь, на какой я липе лыком была, – сказала так мочалка и обернулась терновником.

Бросил её Антоша подальше, а мочалка не унимается, наскакивает. Еле выбрался Антоша из бани, да не хочет упрямец лесу поддаваться. Вот и решил: «Не буду ходить по мосту, ездить в лодке, открывать калитку».

А в избе-то и вовсе Антоше деться некуда. Сел на скамейку, а та возьми да и подогни ноги. Стол качается. Деревянная чашка со щами в руки не даётся. Точёная ложка стукнула по лбу и ускакала на посудную полку. Пол занозами пятки колет. Залез Антоша на печку. Та, известно, из кирпича сложена. Не в лесу росла. Забился за трубу и едва не плачет. Озноб берёт, на печи-то закоченеть в пору.

– Не разгневал ли ты синий лес? – спросила печка.

– А ты откуда знаешь, кирпичное отродье? – огрызнулся Антон.

А печка-то и скажи:

– Оттуда и знаю, грубиян, что холодеть начала. Я хоть и не в лесу выросла, а лесом тепла. С лесом дружусь, дровами топлюсь.

Тут уж Антоша и начал понимать, как плохо человеку в раздоре с лесом быть, сколько добра он людям приносит. И чем больше вспоминал, что растёт в лесу, что из лесу пришло, тем горше ему становилось.

Признался внук бабушке, чем лес прогневил. Как признавался, печка теплеть начала. Не очень чтобы уж… Но сидеть можно стало на ней.

Запечалилась бабушка. Покормила Антошу холодными щами из глиняной чашки, как щенка. Ложки-то в те годы только деревянные были. И уложила спать. Уложила и говорит:

– Нет греха, который искупить нельзя. Утро вечера мудренее.

Страшные сны в ту ночь снились Антоше. Трёхногая лохань всю ночь плясала подле Антоши да грозилась вылиться на него. Половицы в избе скрипели не по-хорошему. Бревенчатые стены такие рожи корчили, хоть просыпайся да из избы беги.

Проснулся Антоша раньше бабушки. Спокойно спала бабушка на деревянной кровати с точёными ножками да маковками. Хорошо ей, когда она с лесом в дружбе. Встанет, окошко откроет. Деревянная рама и не скрипнет даже. Вздумает – на скамеечке посидит. Захочет – кашу ложкой есть будет или по полу будет ходить и ноги не занозит. А каково Антоше! Он даже с печки боится спуститься.

Сидел так-то Антоша на печке пригорюнясь да про ножичек вспомнил. Уж очень у него черешок хорош. Кленовый. Глядь – черешок-то пропал.

– Вставай, вставай, бабушка. Пропаду я, если лес меня не простит. Придумала ли что? Утро уже.

– Вот тебе на! Неужто я для своего внучонка не придумаю, как выручить его из беды. Придумала. Простит тебя лес.

Сказала так-то бабушка и повела Антошу в огород. Двери ничего – открылись, пропустили Антошу с бабушкой-то. А в огороде нездешняя яблоня росла. Когда-то Антошин дед тёплый край нашей земли от врагов оберегать с войском ходил, оттуда из незнаемых дальних земель и принес эту яблоньку. Саженцем. Совсем крошкой. Выросла красавицей яблоня, цветёт всем на загляденье. Только яблоки на ней редкий год случались. То мороз прибьёт, то утренник хватит. Прихотливое дерево. Известно, из тёплых мест. Зато уж когда родятся яблоки – на возу не увезёшь. Сладкие, пахучие и всю зиму лежат хоть бы что.