Чорная тайна Есенина
Шрифт:
Которая и показана в «Чорном Человеке»:
И, гнусавя надо мной, Как над усопшим монах, Читает мне жизнь Какого-то прохвоста и забулдыги. Нагоняя на душу тоску и страх. Чорный человек, Чорный, чорный…(Чорный монах, читающий над усопшим — типичная галлюцинация при белой горячке).
«Чорный Человек», как произведение литературное, страдает целым рядом промахов и недостатков. О них мы поговорим ниже. Но приходится признать,
Безумие, бред, с которого начинается поэма — уже во второй строфе разрастается до пределов полной галлюцинации:
Голова моя машет ушами, Как крыльями птица, Ей на шее ноги Маячить больше не в мочь. Чорный человек, Чорный чорный, Чорный человек. На кровать ко мне садятся Чорный человек Спать не дает мне всю ночь.Это уже сплошной бред, душевный тик. «На шее ноги» — образ, нормальным сознанием почти не воспринимаемый.
Если эти стихи показать врачу-психиатру, он, конечно, не скажет: «имажинизм» или «крестьянская поэзия». Он скажет: «бред преследования» и будет прав.
Действительно, если мы проследим бредовые образы поэмы «Чорный Человек» и сравним их с бредовыми образами, которые видит больной в белой горячке, — мы увидим, что образы эти, в сущности, одни и то же. Вот как описывает Э. Крепелин бред при delirium tremens, психическом заболевании, являющемся следствием «продолжительного злоупотребления алкоголем».
— «Зрительные обманы носят необычайный характер.
Больной видит „стеклянных людей“, — „всадника — на ходулях“…
Некоторые восприятия могут наводить на него страх: черные люди… огненные всадники… привидения».
Неправда ли, эти цитаты из учебника психиатрии чрезвычайно напоминают выдержки из поэмы Есенина «Чорный человек»? Далее это сходство еще разительнее:
«У двух черных людей вырастают из рук мыши. Нередко разыгрываются более или менее сложные события.
В комнату врываются люди… К обманам зрения присоединяются обманы слуха, в форме человеческой речи.
В большинстве случаев голоса… всячески бранят и грозят ему (больному). „Что это за оборванец“. — слышит он; „он лентяй, сволочь, лжец“… „Ты никуда негодный человек“. „Мы его умертвим, его песенка спета“. „Эй, ты, бродяга“.»
Мы позволим себе еще раз привести соответствующие цитаты из «Чорного человека»:
…Какого-то прохвоста и забулдыги… Самых отвратительных громил и шарлатанов.И опять из Крепелина:
— «Больные видят беспутства, совершаемые девушками и мужчинами».
И — соответственно — из Есенина:
Может, с толстыми ляжками Тайно придет «она» И ты будешь читать Свою дохлую, томную лирику… …Как прыщавой курсистке Длинноволосый урод Говорит о мирах, Половой истекая истомою,Так, мы видим, что образы «Чорного человека» являются не столь интуитивно — поэтическими образами, сколь практически клиническими.
В воспоминаниях о Есенине А. Воронский пишет («Красная Новь» № 2, 1926 г.):
Несомненно, он болел манией преследования. Он боялся одиночества. И еще: передают — и это проверено — что в гостинице «Англетер» пред своей смертью, он боялся оставаться одни в номере. По вечерам и ночью, прежде чем войти в номер, он подолгу оставался и одиноко сидел в вестибюле.
Развитие этой мании — тема «Чорного человека».
В первой строфе еще мелькает проблеск сознания.
Друг мой, друг мой, Я очень и очень болен.Во второй строфе призрак уже не кажется поэту следствием болезни или «осыпающего мозги алкоголя» — призрак стал самостоятельной реальностью. Мы имеем право предположить, что этот призрак долго рос и развивался в сознании поэта; он является последним, суммированным воплощением всего ужаса безвыходности и самоосуждения, который сопровождал Есенина на протяжении всего его творчества.
Чорный человек Водит пальцем по мерзкой книге И, гнусавя надо мной, Как над усопшим монах, Читает мне жизнь Какого-то прохвоста и забулдыги, Нагоняя ни, душу тоску и страх.Разве мы не слышали нарастания этого настроения в прежних книгах Есенина, в таких, например, строках:
Если не был бы я поэтом, То наверно был мошенник и вор…(Сравни: «прохвост и забулдыга»),
Или еще:
Я такой же, как вы, пропащий.Вот из всего этого самобичевания и вырос, в конце концов, Чорный человек, который «глядит в упор»:
Словно хочет сказать мне, Что я жулик и вор, Так бесстыдно и нагло Обокравший кого-то.Личность героя поэмы (может быть, самого поэта) здесь уже не только «раздваивается», более того — она распадается на три почти самостоятельных комплекса. Два из них видны сразу, с первого взгляда: это, во-первых, действующее лицо поэмы и во-вторых — Чорный человек, который является ничем иным, как проекцией во вне, внутренних переживаний. Но есть и еще один, есть третий. Образ его мелькает в строке —
Обокравший кого-то.Кого же? И по ходу поэмы и по предыдущим стихам Есенина можно сказать, что этот «кто-то» — опять-таки сам герой поэмы (или сам поэт). Это тот самый же Есениным «загубленный мальчик»
Желтоволосый С голубыми глазами,о гибели которого неоднократно скорбит автор. Этот «обокраденный» «кто-то» — Есенин — юноша, прошлое, ушедшая молодость, прежняя радость, навсегда потерянная возможность настоящей здоровой жизни. Этот «кто-то» есть опять-таки проходил во вне, на этот раз проекция своего собственного идеализированного «я», точно также, как чорный человек есть проекция во вне «я» — этического, осуждающего и издевающегося — жестокой совести.