Чревовещатель
Шрифт:
Леонида не слушала ее. Напротив, она внимала тому, о чем говорили ей глаза не произнесшего ни единого слова Жоржа. Прозвучал звонок, антракт кончился, фойе быстро пустело. Уходя, госпожа Метцер бросила Жоржу Праделю взгляд, который значил не «Прощайте!», но «До свидания!»
Молодой офицер остался один в фойе. Опустившись на скамью, он упивался своим счастьем. Наши читатели поймут опьянение Жоржа, когда узнают историю его любви, начавшейся несколько месяцев назад в Африке и прерванной внезапно, неожиданно, грубо. Эту историю мы расскажем чуть позже.
Вдруг Жорж вздрогнул — у него мелькнула беспокойная мысль. Он вспомнил, что капельдинер, сунувший ему в руку записку, шепнул еще: «Если вы лейтенант Жорж Прадель, то это вам!» Жорж смял и положил в карман эту записку. Он ее вынул теперь, разгладил и перечел опять. Написана она была крупным и неаккуратным почерком, вовсе не указывавшим на светского человека.
«Кто же писал это? — спросил себя Жорж. — Кто мог узнать меня в зале, где я не знаю никого? Кому известно о моей любви к Леониде?» Он не мог найти ответа ни на один из этих вопросов. Озабоченный, он вышел из фойе и направился к оркестру.
– Месье, без сомнения, идет на свое место? — спросил его капельдинер.
– Нет. Я хотел бы спросить вас, кто вручил вам записку, которую вы мне передали?
И Жорж сунул ему пятифранковую монету. Но капельдинер отказался принять ее.
– Я украл бы ваши деньги, месье, — сказал он. — Я знаю лишь то, что это был молодой человек с русой бородой. Больше я ничего не могу сообщить, а это не стоит и су.
Ответ капельдинера не объяснил ничего. «Тут скрывается какая-то западня, — подумал Жорж. — Метцер, этот ужас всех влюбленных, способен на все! Тем не менее никому не известно о моем приезде в Париж. Метцеру также не известно. Да и кто мог знать о том, что я буду в театре, если я сам не думал об этом до тех пор, пока не прочел афишу? И что за молодой человек с русой бородой? Искать его бесполезно. Но, как бы то ни было, я пойду до конца. Счастливый случай дал мне в руки конец нити, которую я считал совсем порванной. Я готов рискнуть всем на свете, только бы сблизиться с Леонидой!»
Он вышел из театра, направился к ряду экипажей, стоявших в ожидании окончания спектакля, и выбрал один из них.
– Вот сто су, — сказал он кучеру. — Нужно будет следовать за одним экипажем. Если вы не потеряете его из виду, я удвою цену.
– Понимаю, сударь. Хорошенькая женщина, не правда ли? Это мне по сердцу! У меня отличная лошадка, на которую можно положиться. Я встану у ресторана, и вы покажете мне экипаж.
– Вы поедете за ним шагах в двадцати, — приказал Жорж, — когда экипаж остановится, вы обгоните его и в свою очередь остановитесь, но не слишком близко, чтобы не возбудить подозрений, и не слишком далеко, чтобы я мог рассмотреть лица тех, кто из него выйдет.
– Слушаюсь, сударь!
Все было улажено. Жорж вернулся в театр. Поднимаясь по ступеням крыльца, он расстегнул мундир, чтобы взглянуть на карманные часы, и машинально сунул руку в боковой карман, где должен был лежать портсигар, о котором он совсем забыл. Карман, как мы знаем, был пуст. Жорж едва сдержал готовый вырваться крик удивления и досады. В портсигаре было, кроме писем господина Домера, две тысячи восемьсот франков банковскими билетами.
– Что за непростительная неловкость! — пробормотал Жорж. — И как я мог с сигарой потерять его, приняв столько предосторожностей?
Внезапно он вспомнил о том молодом человеке, который, сильно толкнув его, ухватился за него, чтобы удержаться на ногах. «О! Я не потерял его — меня обокрали! Это был не близорукий, а карманник! Как это не пришло мне в голову тогда, когда мошенник был у меня в руках?»
Жорж Прадель не придавал никакой особой важности исчезновению писем дяди. Он даже и не вспомнил, что в них упоминалось о крупной сумме денег. Только потеря двух тысяч восьмисот франков могла озаботить его, хотя, учитывая то состояние духа, в котором он находился, очень ненадолго.
«Что за важность! — подумал он, наконец. — У меня есть еще десять с лишним луидоров».
И Жорж решил забыть об этом злополучном приключении, не подозревая о том, какие последствия оно могло иметь. Он вошел в зрительную залу и, так как спектакль приближался к концу, остановился в нескольких шагах от ложи номер 16. Тут-то его и увидели Паскуаль и Ракен, которые, обманувшись внешним спокойствием Жоржа, предположили, что он еще не подозревает о краже.
Когда опустился занавес, двери ложи отворились — дамы, видимо, спешили выйти, чтобы не попасть в толчею. Густая вуаль закрывала прелестное лицо госпожи Метцер. Но через кружево она увидела Жоржа Праделя. Уверенность, что он последует за ней, волновала ее и бросала в дрожь. У подъезда обе дамы сели в ожидавший их экипаж. Жорж запрыгнул в свой и указал кучеру, за кем нужно ехать. Карета с дамами тронулась, следом за ней и Жорж. А за ними отправился третий экипаж. В нем, развалившись, сидел господин с черными усами, в серой шляпе и с громадной сигарой в зубах. Такой облик принял уже знакомый нам Ракен. Верный своему уговору с Паскуалем, он так же не хотел упустить из виду Жоржа Праделя, как последний не хотел потерять госпожу Метцер. По дороге Ракен ворчал себе под нос:
– Паскуалю иной раз приходят в голову самые причудливые мысли. Устроить дело так, чтобы лейтенант в течение целых сорока восьми часов был где-то, но не мог сказать: «Я был там», а кроме того, не мог доказать этого! Неплохо придумано, ей-богу! Но как это устроить, черт возьми? С меня довольно и того, что я должен помешать ему уехать из Парижа, если завтра ему придет охота прокатиться по железной дороге! О, если бы сегодня ночью вернулся в Париж Даниель Метцер! Но, к несчастью, он не вернется!
Все это время три экипажа катились друг за другом на неизменном расстоянии. Поговорим о том, который был во главе процессии. Этот экипаж ехал по освещенным, шумным бульварам, на которых толпилось множество людей, словно было два часа дня. Он пересек площадь Согласия, обогнул Дворец промышленности и направился по улице, которая вела к Трокадеро. Наконец он остановился в Пасси, около хорошенького домика. Станция железной дороги находилась в пятидесяти метрах от него. Целая толпа прибывших в Париж буржуа с семействами сходили с поезда, другие спешили на станцию. Множество народа толпилось у соседнего, еще открытого кафе.
«Беда, если она живет тут! — думал Жорж, посматривая на домик. — Как сказать ей что-либо в такой толпе? Невозможно».
XXXI
Беспокойство Жоржа не было продолжительным. Из экипажа вышла только старушка. Пожав руку госпоже Метцер, она позвонила и вошла в дом.
– Бульвар Босежур! — сказала госпожа Метцер кучеру довольно громко, так что эти слова долетели до лейтенанта.
– А номер, если изволите? — спросил кучер.