Чрезвычайные происшествия на советском флоте
Шрифт:
Крейсер «Железняков» с резервным экипажем на борту экстренно снялся с бочек и полным ходом двинулся к пострадавшей атомарине. Неизвестно было, как поведут себя торпеды с ядерным снаряжением при таком пожаре, не сработают ли их предохранители, если в аккумуляторных ямах рванёт «гремучий газ» — водород, смешанный с воздухом.
Тем не менее К-3 вернулась в Гремиху своим ходом в надводном положении — с приспущенным флагом. А это означало — на борту есть погибшие. И было их немало — 39 тел остались за стальными переборками носовых отсеков.
Остатки уцелевшего экипажа разместили на плавказарме, изолировав подводников на время работы государственной комиссии по выяснению причин пожара. Но сначала о внешних обстоятельствах трагедии.
Рассказывает помощник командира
— В результате бесконечных торжественных, никчёмных мероприятий, сопровождавших подводную лодку несколько лет после похода на полюс, из неё сделали фетиш. Очень скоро экипажу стало не до боевой подготовки. Измученные отсутствием настоящего дела командиры тихо спивались, потом их так же тихо освобождали от занимаемых должностей.
И всё-таки именно «тройке» пришлось выручать флот, когда в июле 1967 года на Ближнем Востоке заполыхала война, и кроме неё из атомных подводных лодок послать в Средиземное море было некого. В авральном порядке собрали экипаж, назначили нового командира и «выпихнули», как говорят в таких случаях подводники, на боевую службу. К-3 честно выполнила свою миссию, все 80 суток боевого патрулирования прошли в экстремальном режиме: нет ничего изнурительней, чем провести жаркое само по себе средиземноморское лето в пекле ядерной «кочегарки». Температура в турбинном отсеке весь поход стояла под 60 градусов.
На обратном пути в Норвежском море — в этом море пожаров — на К-3 разыгралась чудовищная трагедия. Около двух часов ночи 8 сентября в носовом торпедном отсеке вспыхнул объёмный пожар: воспламенились пары огнеопасной гидравлики. По сути дела это был взрыв — и пусть не такой мощный, как взрыв тротила, но гибельная ситуация в носовых отсеках развивалась столь скоротечно, что моряки полегли замертво едва ли не в первую минуту. В центральном посту успели услышать только короткий вызывной сигнал межотсечной трансляции.
Командирскую вахту на центральном посту нёс помощник командира капитан-лейтенант А. Лесков:
— Я включил тумблер и спросил: «Кто вызывает?» Потом отпустил тумблер и… Сколько лет потом просыпался я среди ночи, заново, во сне услышав те страшные крики заживо горящих людей!
3. Полторы минуты до ядерного взрыва
За считанные минуты в первом и во втором отсеках погибли 39 моряков. В трюме второго отсека в герметичной выгородке находился шифрпост. Там работал шифровальщик мичман Мусатов. Он не смог выбраться из своей капсулы из-за того, что крышка люка была завалена телами погибших. Мусатов погиб последним. Он ещё смог позвонить по телефону из своего «жарочного шкафа». Лесков услышал ею отчаянную мольбу: «Товарищ капитан-лейтенант, спасите меня, пожалуйста!..» Спасти его было невозможно…
Казалось, что и атомоход обречён на верную гибель: ведь в первом отсеке на стеллажах лежала добрая дюжина торпед, а в аппаратах находились торпеды с ядерными боеголовками. Ситуация, как на «Курске», — ещё полторы-две минуты, и взрыв всего боезапаса вместе с ядерными 330 боевыми зарядными отделениями. А рядом — берега Норвегии, натовской страны.
Командир К-3 Юрий Степанов принял единственно верное — спасительное! — решение. Страшно представить себе, что бы случилось, запоздай он хотя бы на полминуты с командой: «Сравнять давление с аварийными отсеками!» Дело в том, что тротил взрывается при одновременном повышении температуры и давления. Давление в горящих отсеках резко подскочило. И когда капитан-лейтенант Лесков открыл клинкет вытяжной вентиляции, сжатый почти до рокового предела воздух с яростным рёвом пошёл в центральный пост. То был даже не воздух — чёрный дым с хлопьями гари, перенасыщенный ядовитыми газами. Центральный пост оказался сразу загазован, в трюме погиб матрос-ученик, надевший не тот противогаз. Но другого выхода не было. Лодка была спасена от неминуемого взрыва, её провентилировали, и через какое-то время К-3 самостоятельно вернулась в базу — силами оставшихся в живых моряков. Никто из начальства не захотел брать в расчёт предельный технический износ «тройки» как
4. Судьба командира
Через полгода Степанова списали на берег и перевели в севастопольское Высшее военно-морское училище им. Нахимова. Там ему вручили орден Красной Звезды за спасение первенца советского атомного флота.
Как потом сложилась судьба этого офицера, спасшего не только свой корабль, но и всё Норвежское море от радиоактивного заражения? Прошлым летом я попытался найти его следы в Севастополе.
Навожу справки, звоню… Училища, в котором преподавал Степанов, уже нет. Где его архивы — никому неизвестно. Последняя надежда — районный военкомат, в котором он состоял на учёте. Но тогда была другая страна, а сейчас военкомат служит новому государству. Безо всяких иллюзий, просто для очистки совести иду в военкомат. Девушка в украинской форме любезно мне объясняет, что все личные дела советских офицеров давно уже уничтожены. В лучшем случае дубликат, может быть, сохранился где-нибудь в Киеве. Но шансов мало…
Для очистки совести — как полезно, однако, чистить её, эту совесть! — девушка-прапорщик лезет на архивные полки, и вдруг сверху само собой падает личное дело капитана 1-го ранга Степанова! Такое впечатление, что он сам — с того света — подтолкнул эту тощую серую папочку.
— Надо же, — изумляется девушка, — не сожгли!
Как хотелось бы, чтобы иногда все наши и не наши чиновники не спешили исполнять свои должностные инструкции, особенно по части уничтожения документов.
Что может рассказать «Личное дело офицера запаса»? Очень многое из того, что составляет внешнюю канву служебной жизни, и почти ничего из сферы — «знаете, каким он парнем был!»
Листаю, читаю и пытаюсь понять этого человека по его последнему бумажному следу на Земле.
Итак, Юрий Фёдорович Степанов родился 15 мая 1932 года в Калинине. Отец — ветеран войны, лейтенант-танкист, работал администратором кинотеатра в Риге. Юрий закончил Рижское нахимовское училище, затем в 1952 году — Высшее военно-морское училище подводного плавания. Штурман. В 1966-м — Высшие специальные офицерские классы. Командиром крейсерской подводной лодки К-3 назначен 5 июля 1967 года.
Из курсантских и офицерских аттестаций: «…был старшиной роты. Чемпион училища и ВМУЗов по классической борьбе… В обстановке на море ориентируется хорошо и быстро принимает обоснованные решения. Офицер с высокими волевыми качествами». Ещё одна запись: «В сентябре 1967 года в сложной служебной ситуации получил отравление угарным газом с кратковременной потерей сознания и последующим психическим травматизмом. На протяжении 3–4 месяцев пять раз находился в обморочном состоянии». Так прервалась его командирская карьера. Вместо мостика — кабинет начальника заочного отделения Черноморского ВММУ им. Нахимова. Он не сдавался и всё ещё надеялся вернуться на действующий флот. В 1976 году прошёл стажировку в должности командира атомной подводной лодки на Северном флоте. Но врачи были неумолимы: к службе в подплаве — негоден. Другой бы сломался, спился… Юрий Степанов торил новую стезю: командир учебного батальона, преподаватель, а затем зам начальника кафедры тактики ВМФ… За успехи в обучении курсантов награждён орденом Трудового Красного Знамени. Ушёл в запас в 1989 году. Работал библиотекарем. Сын Вячеслав, дочь Татьяна. Дата смерти в личном деле не отмечена. Где-то в 1990-е годы. Но это уже другая эпоха и другая страна, где личные дела на советских офицеров уже не вели. Похоронен на 6-м километре от Севастополя.