Что было бы, если бы смерть была
Шрифт:
Он не знал.
Но он захотел узнать.
На полпути к выходу его тело заозиралась, дабы собственными глазами определить, что за мир достался его душе. Здесь его тело удивило само себя, вдруг обнаружив своими вполне материальными глазами у компьютера отдельную от себя (нематериальную) душу: оказывается, некоторые тонкие вещи теперь ему становились доступны.
Это его душа подвинула тот самый курсор на экране: его тело становилось курсором на широчайшем экране различнейших виртуальностей.
Впрочем, процесс этот возымел обратную силу: заозирашись, тело его «захотело» –
Душа же (провиденчески проникаясь и прошлым, и будущим) прекрасно «осознавала», что (в «настоящем») – продвигая тело-курсор сквозь дантовы круги обыденности, надобно и телу предоставить понимание того, к чему дело неизбежно придёт, если самоотравление различными излишествами продолжится.
Поэтому (первое) – чтобы её «личное» тело-курсор впредь не медлило повеления души исполнять, душа обратилась к его «прошлым» слабостям, пообещав доступную и быструю (как есть искусственную) благодать алкоголически достижимой нирваны; как это сделать?
А (просто) – подвинув курсор на экране.
Сказано-сделано: тотчас тело его – обнаружило (на компьютерном столике, рядом с душой) кошелёк, полный денег; тотчас тело – вдруг физиологически «осознало», что ему стали доступны продажные сладости тела.
Он («сам он») – не задался вопросом: откуда деньги? Он (почти) – догадался, что ему «нынешнему» их заработал «будущий» он; причём – эта «халява» ему «прошлому» понравилась.
Он («сам он») – решил: пусть всё для его «нынешнего я» полезное (не только гениальное и провиденциальное, но и просто необходимое для жизнеобеспечения) созидает эта его другая (будущая) ипостась.
И это в то самое время, как его чувственная ипостась (ипостась с юными устремлениями) – будет всеми этими пользами пользоваться.
Такая вот «умная» жизнь наслаждений.
На радостях от таких перспектив он (ещё и ещё раз – и на этот раз «окончательно») решил выпить водки. Ведь прежде, чем его жизнь стала виртуальна и версифицирована, он как бы «решал» – не окончательно: он словно бы не жил, а писал Великую Книгу по имени Многоточие: (…)!
Но теперь его жизнь стала виртуальна и версифицирована, и он решил стать от многоточий свободен! Он хотел быть – свободен от времени, он хотел быть – без времени и в быстродоступной нирване.
Когда-то именно так и начинался его личный (рукотворный) алкоголизм.
Он (почти иллюзорный) – захотел для себя рукотворной (почти рукоблудной) нирваны, сладкого со-не-бытия: захотел отодвигать сроки любого со-бытия, заключить себя в бесконечное мгновение своего я.
Ему хотелось этой странной максимы древнего философа: «наилучшее для тебя – не существовать, не быть вовсе, быть никем. А наиболее предпочтительное для тебя – скоро умереть»: не умереть, не умирать (как птичья рать: орать-рать-рать, но – спать-спать-спать посреди Великой Книги по имени Многоточие; чем не нирвана?
И вот (по дроге в нирвану) – тело его опять зашагало и (окончательно оставив душу у монитора) направилось к двери, памятуя, что сейчас оно находится на четвертом этаже блочного дома.
Разумеется, что деньги (из кошелька) –
Для оного «нужного дела» ему (рьяному телу) предстояло всего лишь спуститься к весне. Той самой (едва-едва) – на-глядной весне: забыв о том, что настоящая весна (повсеместное воскресение из мёртвых) – не-наглядна; то есть – ему попросту захотелось невысоко грехопасть.
А в это время на мониторе (в ленте фейсбука) вдруг мелькнула новость, позволяющая с некоторой точностью определить время, в которое мой Перельман оказывался вброшен (мы же понимаем, что «весна» – не более чем термин: в этом мире словно бы нет весны: настолько она – повсеместна и постоянна, что не оставила места всем остальным именованиям времён).
На экране монитора мелькнула строка: «Огонь Олимпиады зажжёт Кабаева! А что ты сделал для своей девушки?» Это был распространённый в то время «фейк»: Алина – любимая женщина моего Президента; слава Богу, Николая Перельмана не интересуют сплетни полусвета: ему необходим весь свет.
Зато(!) – теперь определилась временная точка отсчёта. Всё потому, что на экране мелькнул некий креативный плакатик. Всё потому, что надпись на нём не стиралась ровно на столько времени, чтобы к себе привлечь.
Чтобы стало понятно, на что намекает данная речь.
Душа Перельмана – ведать не ведала, что перед «глазами её души» явлен всего лишь политический анекдот; но – разве одно человеческое сознание другого человеческого сознания (даже и в бытовой похабщине) не поймёт?
Даже так: немедленно переврав (превратив или оборотив) трагедию (или счастье) чужой души в снисходительный (аки падшие души) человеческий анекдот; ну и что? Сам по себе Перельман мог бы и даже не знать имени предполагаемой любовницы нашего Президента.
Но лента фейсбука тотчас ему всё-всё растолковала про откровенный (креативно-глумливый) смысл сего любовного мадригала. Подарив некую точку отсчёта: даже он – знал, что нынешняя (тогдашняя) Олимпиада в России является зимней.
Знал, что Кабаева занималась художественной гимнастикой! При этих словах словно бы материализовалось сброшенное трико в инее (бред полных – из давних видений ледяной преисподней); он смахнул курсором этот «фейк».
А так же: даже он – знал, что сейчас за его окном (его личной вселенной) – как бы зима или даже предзимье; мы (все) – так и живём: «выходя в замерзающий мир».
То есть даже из политических глупостей ленты фейсбука возможно было извлекать некие для себя дивиденды: Перельман осознал конкретный момент своего появления в данной реальности.
Итак, перед ним возник вопрос: а что ты сделал для своей девушки?
Даже не столь масштабное (аки мой Президент): выставить её напоказ всему миру; кстати – не затем ли, чтобы показать свою над реальностью власть? Разумеется, тебе не это нужно; но! Каково (доподлинно адово) искушение: и «такое» – возмочь. Человеческое, слишком человеческое.