Что было бы, если бы смерть была
Шрифт:
Я (конечно же) – и тогда, и сейчас был и остаюсь невежественен, но – тогда я ответил голосу совсем уж запредельной глупостью:
– Я хочу быть молод, всё ещё с молодыми желаниями, но – уже с будущими своими возможностями: талантами, прозрениями, осознанием предначертания.
– Сделано! Будешь.
Вот так(!) – пути назад не стало.
Впрочем, его вообще (никогда) – не было.
Выбор (как и свобода) – это ещё одно человеческое имя для смерти. Которая, как известно, бесчеловечна, и потому её – нет вовсе: во тварном мире все мыслеформы (как и их энтропия) реализованы через пять или шесть человеческих
Я знал: любое моё «я» свободно (смертельно) заключено в том, насколько мне страшно исполнить себя самого.
– Сделано! Воплотишь.
Так я и стал Николаем Перельманом, бесполезным гением: примечательное сочетание фамилии (ставшей почти нарицательным определением бескорыстной гениальности) и имени святого угодника (кроме всего прочего означающем победу); то есть – я остался тем же, кем и был: все мы живем в своём будущем, о котором с трудом вспоминаем в своём прошлом и с которым не совпадаем.
Но (на этот раз) – разница между моими бесполезностями (в одной ли, в другой моей ипостаси) заключилась в том, что мою власть над невидимым стало возможно исполнить видимо.
Или, по крайней мере, виртуально, электрически, в компьютерном мире.
– Итак, ты получил свои будущие возможности, но – сам ты остался прошлым, с прошлыми знаниями и будущими умениями, которых тебе никто не открыл.
Объявив всё это, на некоторое время голос замолчал: пока что сказал достаточно.
После чего «один» мой Перельман (бесполезный миру гений) перенесся из России униженной в «следующего» Перельмана – находящегося в России всё той же, но – уже несколько в себя пришедшей.
«Тогдашний» Перельман не имел даже примитивного компьютера, а нынешний находил себя перед большим плоским монитором.
«Тогдашний» Перельман ничего не знал о социальных сетях, а здесь у него оказалось «в друзьях» многие тысячи виртуальных людей.
И этот «тогдашний» (но оказавшийся здесь – во всех отношениях, а не только с Украиной – ad marginem) Перельман решил, что ему нечего терять. Просто потому, что у него много всего, и он может терять по частям.
Точно так и люди в позднем СССР поначалу считали, что родину – можно отдавать по частям: мнилось им, что сие самоедство – не разрушит целой души. Так были обговорены предварительные условия моего будущего, без которых меня нынешнего попросту бы не было.
И вот теперь за окном была виртуальная (белая-белая) ночь моего невежества (я доподлинно знаю, что я ничего не знаю), и это самое окно располагалось в холостяцкой квартире на проспекте Энергетиков в городе Санкт-Ленинграде.
Теперь я буду называть себя «он» – так мне и вам будет удобно: представьте, что этот «он» – перед окном в другой мир.
Причём (единомоментно) – заоконный мир представляется ему (внутреннему ему) петрониевским Сатириконом, где (внешние ему) падшие сущности мечутся в поисках денег и плотских совокуплений. Ведь этот мой Перельман никуда из моей приграничной России-Украины не делся. «Незачем ехать на край света, чтобы убедиться, что и там небо синее.» (Гёте, афоризмы)
– Низведи фортуну на одну ступень с тобой. Тогда (едва поймешь, что можешь больше возможного) она окажется бессильна перед тобой, – вмешался (хотя
На самом деле голос (всё так же) – промолчал, но – опять-таки (вы)дал мне невидимую подсказку: такие подсказки присутствуют во всём пространстве человеческой культуры. И что же следует из вышесказанного, из немного перевранной цитаты из писем к Луцилию Луция Аннея Сенеки?
Что виртуальный мир (при всей своей иллюзорности) – даёт некие возможности коммуницирования (почти что музицирования – посредством человеческой гаммы: от альфы до омеги); что виртуальные мир есть некая вербализация того языка, которому любой алфавит просто-напросто тесен.
Разумеется, виртуальность не безгранична.
Разумеется, она существует не как цель, а как инструмент; и всё же – что означает её обретение?
А ни много ни мало, что бес-полезный (ещё мгновение назад) Перельман – мог теперь (и всегда) общаться с кем угодно и стал почти что свободен в том самом пространстве человеческой культуры.
Что бес-полезный (ещё пол-мгновения назад) Перельман – мог бы даже осуществлять материализацию чувственных образов: именно как «формулу» человеческой любви.
Далее: он («мой» герой) – мог бы даже представить себя кем угодно.
Словно бы Николай Перельман (изначальный победитель) – на-стал теперь бесформенной сущностью, могущей быть так или иначе оформленной. Ведь реальный и всему миру известный (а не мной перевранный) человек Перельман был аутентист (что на языке умного Сенеки означает подлинный, достоверный, соответствующий самому себе): этот Перельман был и остался сосредоточен лишь на собственных прозрениях.
Теперь: любой материальный (и нематериальный) предмет – ему виделись не во плоти (или в душе), а лишь архимедовой точкой приложения сил для-ради какого-либо своего решения уже следующей (даже ещё не поставленной) задачи.
Теперь: каким отныне «всему» быть (во плоти) – отныне такие вопросы решает форма сущности, которую мне (и ему) стало возможным менять; теперь (во плоти) – он на-стал (не конкретный он – а весь «он») человеком ответов.
Теперь ему следовало лишь задать своему возможному собеседнику правильный вопрос (или самому им задаться): таковым теперь было условие существования мира.
Разумеется, там (в будущем) – его тело не перекинулось в молодость и явно состарилось. Зато молодой и жадный (но – оказавшийся в более пожилом и мудром) Перельман оторвался от монитора и решил выглянуть в окно.
И что же он там увидел?
Только то, что мог увидеть: он увидел начинающуюся весну (которой в его настоящем мире ещё только предстоит наступить): забежав наперед себя, он решил, что теперь так будет всегда, возрадовался и устремился ещё дальше, ко всему, что теперь стало достижимым.
А меж тем в его реальном «сейчас» оказались пропущены несколько глобальных событий, которых нынешний «он» (в своём частном «я») – попросту не пережил, но – о которых следует упомянуть.
Оказавшись в своём будущем, мой бесполезный (прошлый) Перельман на самом деле безболезненно миновал свой становящийся суициднальным (и уже почти инфернальный) алкоголизм, неизбежную за алкоголизмом житейскую (тоже инфернальную) нищету, а так же из такового образа жизни проистекшие две или три клинических смерти.