Что день грядущий нам готовил?
Шрифт:
Каждый человек, когда-либо живший на свете, получил свои гены от обоих родителей. А для клонов это вовсе не обязательно. Чтобы понять, «из чего они сделаны», рассмотрим самый тривиальный способ клонирования: так называемую пересадку ядер. Ядра половых клеток — женской и мужской — содержат каждое свой комплект хромосом. Когда зачатие происходит в обычных условиях, два хромосомных набора сливаются воедино и оплодотворенная яйцеклетка начинает спонтанное деление: процесс развития эмбриона пошел. При пересадке ядро удаляют, предположим, из яйцеклетки и заменяют взятым у сперматозоида. Теперь, если ее оплодотворить спермой от того же донора, формирующийся эмбрион не будет содержать никакого иного генетического материала, кроме принадлежащего родителю мужского пола (аналогично,
Еще в 1950-е годы ученые добились немалых успехов в клонировании лягушек, морских ежей и других сравнительно примитивных организмов. Исследователи пробовали варьировать этот процесс, чтобы получить животных, которые унаследуют, скажем, две трети материнских генов и треть отцовских. А в 1979-м биолог Лэндрам Шетлс даже заявил в интервью, что ему точно известно, как клонировать человека.
Научные методики клонирования развивались так стремительно, что многие видные ученые, в их числе несколько нобелевских лауреатов, выразили полную уверенность: к сегодняшнему дню в мире появится множество «вторых я». В конце 1960-х Джошуа Ледерберг предположил, что прорыв произойдет в ближайшие пятнадцать лет. Физиолог из Кембриджского университета воображал эпоху, когда органы власти будут рассматривать прошения и выдавать лицензии гражданам, желающим получить свой дубликат во плоти. Телеведущий и ученый-биолог Гордон Рэттрей Тейлор по этому поводу заметил в одном из комментариев: «Сразу двадцать три Моцарта вряд ли кому понадобятся, а о двух дюжинах Гитлеров или Сталиных подумать страшно».
Рэттрей Тейлор указал на одну из самых серьезных опасностей, связанных с клонированием: оно может со временем обернуться победой евгеники, когда продлевать род будет дозволено лишь «признанным достойными». Других критиков заботило, что человеческих клонов превратят в живой товар и станут разводить на запчасти для законных собственников (в 2005 году эта идея была использована в фильме «Остров»). Третьи опасались, что клонирование с эктогенезом разрушат личностные связи матери и ребенка. «Самая суть материнства будет уничтожена. Слово „мать“ может сохраниться или исчезнуть, но смысл его в любом случае будет утрачен», — предрек один литератор в 1969 году.
История этих научных поисков наглядно показывает, как велик порой разрыв между тем, чего в принципе способен достичь разум и чего на самом деле желает большинство людей. В 1996 году, когда появилась на свет овечка Долли, даже полные профаны сразу осознали возможные последствия и были в шоке. Одно дело разводить саламандр и морских ежей, и совсем другое дело — клонирование млекопитающих, так близких нам генетически. С разных сторон, в том числе от самих ученых, причастных к сотворению Долли, стали раздаваться призывы наложить вето на клонирование человека. В 2005 году ООН приняла рекомендательную резолюцию, предлагавшую странам — членам международного сообщества запретить любые попытки создания детей-«дубликатов». (В некоторых государствах клонирование сейчас разрешается с целью получения от эмбрионов стволовых клеток, которые, по мнению многих ученых, смогут стать надежной основой для выращивания донорских тканей, но самих зародышей уничтожают на начальных стадиях развития.)
Сегодня ученых удерживает от слишком смелых экспериментов еще и сознание, что мы недостаточно проникли в тайны клонирования, дабы гарантированно изготовить живую копию, как минимум не уступающую здоровьем своему прототипу. Долли, как известно, умерла в 2003 году, прожив лишь половину стандартного для овец 12-летнего срока; главной причиной стало аномально быстрое старение. В конце концов бедняжку пришлось усыпить из-за мучительного артрита и целого букета легочных заболеваний, развивающихся обычно только у животных преклонного возраста. А что будет с человеческим клоном? Ему тоже суждено оплешиветь и одряхлеть, не дожив до третьего десятка? Обречен ли он на неизлечимые болезни, вызванные некими загадочными сбоями в процессах репликации? Этого ученые не знают — и по большей части не горят желанием убедиться воочию.
Лет двадцать — тридцать назад, когда биотехнологии еще не достигли нынешнего уровня, уверовать в неизбежность клонирования было гораздо легче. Но как только идея начала претворяться в близкую реальность, она стала все сильней страшить миллионы людей. Сейчас практически весь мир поддерживает мораторий на клонирование человека, однако отдельных экспериментаторов эта цель по-прежнему манит. Сможет ли закон запретить шествие двойников? Будущее покажет.
В середине шестидесятых фантазии о клонировании вкупе с эктогенезом и прочими посулами передовой медицины стали до того раздражать массу людей, что многим будущим родителям захотелось повернуть жизнь назад. По иронии судьбы как раз эмансипантки, с презрением отбросившие «удавку» бюстгальтера, да и в остальном продвинутые не меньше, самыми первыми пожелали рожать на прабабкин манер: без всяких там уколов и гудящих аппаратов, вдали от стерильных операционных. Взамен всему этому женщины, решив, что наука лишает акт родов его величия, принялись искать что-то более естественное, близкое к природе. И вот тут на сцену вновь явилась акушерка.
В дни, когда последним словом медицинской техники были пиявки, наилучшую помощь будущей матери могла оказать повитуха. Акушерством занимались обычно пожилые женщины, много рожавшие сами или опытные в родовспоможении. Они и сейчас делают свое дело в бедных странах, где современная медпомощь труднодоступна или фактически отсутствует.
Но в Северной Америке с началом XX века домашняя акушерка уступила место врачу-гинекологу, все больше детей рождалось в клиниках, и лет сорок спустя это почтенное занятие окончательно ушло в прошлое, подобно профессии сельского кузнеца. «Отказ от дома» во многом стал результатом широкой общественной кампании, развернутой медиками в начале девятисотых. Специалисты утверждали, что безграмотные повитухи, не имея нужных инструментов и знаний, губят множество младенцев и матерей при осложненных родах. Впоследствии сторонникам естественных родов случалось высказывать более циничную догадку: по их мнению, врачи на самом деле просто постарались устранить конкурента, чтобы получить монополию на свои услуги.
Хотя в 1960–1970-е годы, в начале ренессанса акушерской практики, она была еще относительно невелика, некоторые наблюдатели решили, будто медицинский истеблишмент, встревоженный первыми успехами движения «назад к природе» (что грозило потерей важного источника доходов), обязательно постарается снова загнать акушерок на задворки, а то и вовсе объявит их вне закона. В 1979 году магистр Гарвардской школы общественного здравоохранения Норма Свенсон выступила с предостережением, что врачи вот-вот могут преуспеть в лоббировании закона, который объявит преступным любой отказ рожать в лицензированном клиническом центре. Беременных обяжут становиться на учет в местных органах здравоохранения; в тело им будут вводить электронные «жучки» для передачи информации о ходе беременности. А если женщина попробует ускользнуть от контроля, то над еще не рожденным дитятей установят государственную опеку, выдвинув против матери официальное обвинение в создании угрозы жизни ребенка.
Все это может показаться невероятным, если только не познакомиться с несколькими абсурдными историями, сохраненными Нормой Свенсон в назидание потомкам. В 1977 году исполнительный директор Американского колледжа акушерства и гинекологии заявил, что домашние роды — не что иное, как нарушение прав ребенка. В 1978-м у женщины, отказавшейся от анестезии и индуцированных родов в Бостонской городской больнице, забрали новорожденного и отдали на несколько месяцев в приемную семью. Чтобы вернуть родное дитя, матери пришлось подать в суд — процесс она выиграла. А еще через год энтузиастка естественных родов по имени Синди даффи напророчила, что многие ее единомышленницы «отправятся за решетку в ближайшие двадцать лет».