Что движет солнце и светила (сборник)
Шрифт:
Ну да, впрочем, вы об этом сейчас и сами знаете. И неприличное когда-то слово «оргазм» вполне прилично, и сам секс — это так просто, как чаю выпить, никаких тайн и запретов! А про любовь можно и в книжках почитать…
Но, вспоминая себя наивным и искренним в интерьере начала семидесятых годов, автор почему-то думает, что единственно стоящая вещь, которой он тогда занимался, называлась воспитанием чувств. Только он об этом догадался совсем недавно, после разговора со старым своим университетским товарищем Романом
Роману захотелось курить, но сигареты, как назло, остались в комнате. Возвращаться туда он не хотел. И потому обрадовался, когда в бытовке увидел меланхолично сидевшего на подоконнике Ведро.
— Ну как? — подмигнул Ведро. — Хорошо подмахивает?
— Не знаю, — машинально ответил Роман. — У тебя курить есть?
— Бери, — Ведро протянул пачку «Плиски». — Ну так как?
— А никак! — Роман смутился. — Мы всего-навсего картошку ели…
— Иди ты! — изумился Ведро. — Честно?
— Честнее не бывает, — отозвался Роман.
Когда он вернулся в свою комнату, то Нади там уже не было. Он сразу лег и спал до полудня. А через четыре часа уехал во Владивосток.
Был дождь и снег. Пожалуй, еще была зима — начало марта, когда природа куролесит и напропалую лукавит: сегодня — солнце, капель, прозрачная мягкость неба, а завтра — вот эта слякоть, снежинки, превращающиеся, не долетев до земли, в холодные капельки влаги; послезавтра посмотришь на термометр за окном и невольно поежишься: минус двадцать, метет поземка, и нахохлившиеся голуби уже не воркуют…
Возвращаясь из библиотеки, Роман так вымок и продрог от резкого ветра, что единственной его мечтой была кружка крепкого, горячего чая, пусть даже без сахара и лимона — только бы прогреться, чтоб пот прошиб.
Слава Богу, Яшка сидел у стола и, уткнувшись в какой-то поэтический сборник, швыркал чай из голубой пиалы. Он принципиально отвергал чашки, кружки, стаканы и даже водку хлестал из пиалы.
— А, привет! — сказал Яшка. — У меня несколько строк сочинилось: «Был дождь и снег, еще была зима, и где-то рядом троллейбус трогал нити струн звучала музыка…»
— Это что? — спросил замерзший Роман, не в силах слушать дальше. Поток сознания? А чай горячий? Фу ты, черт, носки промокли! И батарея холодная…
Про секс мы, может, и мало знали, но зато умели отличать любовь от, скажем, влюбленности. Любовь — это когда совсем не можешь жить, не видя и не слыша какого-то человека, и не важно, что он сам, может, и не подозревает ничего о ваших чувствах: достаточно и того, что он есть. А влюбленность это когда еще можно без всего этого обойтись…
Но хотелось, конечно, любви. Счастливой-пресчастливой, и чтобы умереть глубокими стариками в один
— Как всегда, — флегматично отозвался Яша. — Ты бы чай подогрел, а то еще и электричество отключат…
Чай был замечательный. Яша добавлял в него разные травки, которые сушила его бабка Хая. Бабка Хая жила где-то под Черновцами и раз в месяц, обязательно присылала посылочку.
— Слушай, а тебя Ведро искал, — вспомнил Яша. — У него к тебе какое-то дело…
— Да какое там дело! Наверное, хочет перехватить денег до стипендии…
И точно. Ведро начал с того, что позарез нужны деньги: наклевываются по дешевке американские джинсы, их обязательно надо брать — перепродашь, хороший навар получается, не прогадаешь. Но Роман этими делами не занимался. И вообще, тогда, когда во всех трамваях и автобусах висели плакатики «Совесть пассажира — лучший контролер», приличные люди как-то чурались спекуляции. Это позже она стала называться солидным словом «коммерция».
— Ты ведь знаешь, я в эти игры не играю, — сказал Роман. — Да и денег нет, пять рублей до «степы» осталось…
— Что, так и будешь всю жизнь копейки считать? — поморщился Ведро. — Ты вообще какой-то ненормальный.
— Какой есть, — подтвердил Роман. — Зато совесть ночами побудки не устраивает.
— Да ну?! Точно шиз! Какая совесть, о чем ты? Ну, бля, дурачок! Слушай, а ведь ты и с бабами такой же — придурок придурком. Если кто узнает, как ты с ними сиропы развариваешь, так ведь на тебя экскурсии будут ходить по предварительной записи!
— Неужели?
— А вот послушай…
Ведро взял с полки кассету, вставил ее в магнитофон и нажал кнопку:
«— Ты мне давно нравишься… Почему не замечаешь?
— Понимаешь, у меня уже есть девушка. Мы с ней дружим со школы. Не знаю, как объяснить, но получается так: кроме нее, для меня никого не существует.
— Но она далеко. И ты всего не знаешь. Наверно, и за ней кто-нибудь сейчас ухаживает.
— Нет! Тамара мне все сказала бы честно. У нас никогда не было друг от друга секретов.
— А мне что делать?
— Ты замечательная девчонка, и у тебя еще будет любовь, вот увидишь!
— Но мне нужен ты…
— Знаешь, я тебя до этого не замечал. Даже лицо твое не смог бы описать…»
Сначала Роман слушал этот диалог так, как обычно слушают, например, запись театральной постановки. И даже не сразу сообразил, что странный, нелепый разговор двоих — это запись того, о чем он говорил с Надей. Тогда, когда они картошку ели!
Значит, Ведро как-то умудрился поставить к ним в комнату магнитофон? Ну и сволочь!