Что движет солнце и светила

Семченко Николай

Вполуха слушая Светлану, Нина Андреевна из её воркования уловила главное: очень нужны американские поливитамины, экстракт валерьяны в таблетках и какое-нибудь снотворное.

– Да зачем же оно вам?
– удивилась Нина Андреевна.
– У вас сон должен быть молодой, крепкий.

– Муж храпит, - созналась Светлана.
– Измучилась вся. А снотворного выпьешь - и будто в глубокую яму проваливаешься, ничего не видишь и не слышишь...

– Нет, определённо шляпка хороша, и мне к лицу, правда?
– сказала Нина Андреевна.
– Никакой у меня радости не было, а теперь будет, - и милостиво кивнула: Заходите, Светланочка, прямо завтра и заходите.

С лекарствами никаких проблем...

Для нужных людей она тоже умела быть нужной, и было у неё одно золотое правило: на благодарность отвечать благодарностью, но при этом никогда не забывать соблюдать баланс - одна услуга за одну услугу, не больше и не меньше. А дефицит, как считала Нина Андреевна, будет всегда, и никакой рынок этот закон не нарушит. Как-то скучно жить, когда всё есть. А рынок? Ну что такое рынок в России, Боже мой! Это же сплошное хи-хи... Вот Светлане нужна не настойка валерьяны, а экстракт, да ещё в таблетках. Казалось бы, пустяк. Месяца два тому назад этого добра было навалом. Затоварились! А как только аптеки перестали покупать эти таблетки у химфармзаводов, так они тут же перешли на производство настойки. Теперь ею хоть запейся, зато на таблетки спрос возник. Эх, пташечки мои миленькие, не жизнь, а сказка: хвост вытащил - нос увяз, нос вытащил - хвост увяз, и так до посинения!

***

В новой шляпке и сером итальянском пальто, Нина Андреевна, оставив работу на час раньше, неторопливо взяла курс на кондитерскую.

Владевший ею Семён Александрович Капралов лично звонил накануне: приходи, мол, дорогая, ждут тебя эксклюзивные торт "Птичье молоко" и пирожное "бизе" - по особым рецептам, не для продажи, только для тебя, ласточка, и белки взбиты с натуральным лимонным соком, как ты любишь, ни миллиграмма химии, ей-бо, всё свеженькое, даже яйца куры только что снесли, отквохтаться ещё не успели... Ах, хитрый лис, знает слабинку: Нина Андреевна великая сладкоежка, и от хорошего пирожного никогда не откажется. Правда, при этом она всегда кокетливо жеманится: "Ну, что вы со мной делаете? Опять надо кровь на сахар проверять. Диабет замучил, проклятый!"

Нина Андреевна верила, что диабет у неё настоящий, не липовый. Несколько лет назад, когда диабетчикам выдавали отличные наборы продуктов, и очень дешево, просто даром, одна знакомая докторица предложила: " Давай сделаю тебе справку по диабету. Правда, неделю-другую у нас в отделении придётся полежать..." Это чтобы всё было чин-чинарём и комар бы носа не подточил.

Отдохнула тогда Нина Андреевна, отоспалась всласть, всю Агату Кристи перечитала. И справку ей сделали, считай, законную, и к лучшему в городе магазину прикрепили. Его директриса для нужных людей старалась вовсю: сверх положенной нормы всегда добавку даст, да и продукты, какие подефицитней, не таила - сама предлагала.

Холодильник у Нины Андреевны пустым никогда не был. Это потом, когда "Меченый" объявил перестройку, вскорости случилось невероятное: дефицит появился в свободной продаже, бери, если деньги есть. Они у Нины Андреевны вообще-то были, но оказалось, что продукты не обязательно брать в "комках" и дорогих гастрономах. Потому что появились магазины для больных, нищих пенсионеров, многодетных семей, ветеранов. Списки, контроль, проверяющие всё это, о Господи, конечно, сохранилось, но кое-что всё-таки можно было перехватить: помогали старые, хорошо налаженные связи. Вот и Семён Александрович никогда не забывал свою благодетельницу: Нина Андреевна снабжала его редкими таблетками от желудочных болей.

Семён Александрович, кажется, специально

её поджидал. Только вошла в кондитерскую, как он рядышком возник. Ну что тот джинн из волшебной лампы: ничего не было, пустое место и вдруг нате вам - Семён Александрович, вполне материальный, этакий сбитый, бело-розовый крепыш, никакое солнце его не берёт: другие смуглеют, чернеют, а он лишь краснеет слегка. Видно, у него кожа другая, не такая, как у всех. Писаным красавцем он никогда не был. Но Нина Андреевна, впрочем, уже давно поняла: иной мужчина и ростом вышел, и глаз от него не отвести - орёл, а в койке - тишина и вечный покой. К Семену Александровичу это не относилось. К нему очень даже подходила поговорка: в тихом омуте все черти водятся. Правда, может, и он уже угомонился? Орлы ведь тоже стареют.

Нина Андреевна вспомнила, как лет шесть назад расфыркалась на Семёна: " Говорят, ты на эту профурсетку из "Интуриста" глаз положил. Не отнекивайся! Люди всё видят, ничего не скроешь. Она тебя на шестнадцать лет моложе. Дочка! Вот помянешь моё слово: попользуется, вытянет денежки - и даст от ворот поворот. Это я, как дура, запросто так с тобой, старый хрен, валандаюсь..."

Семен Александрович крепко обиделся, но всё-таки остался с Ниной Андреевной вроде как в друзьях-приятелях. Иногда приносил цветы, посылал коробки конфет и пирожных, но при этом будто стеклянную стену установил, разбивать которую никто из них не желал. Да и делать это было незачем: у каждого - своя жизнь, и менять ничего не хотелось.

Когда хоронили Антона, мужа Нины Андреевны, то Семён Александрович прямо на кладбище сказал ей:

– Ты как в воду глядела. Она ушла от меня...

– Кто?
– не поняла Нина Андреевна.

– Та, что нас развела...

– Побойся Бога, - ответила Нина Андреевна.
– Я с Антоном прощаюсь, а ты мне о какой-то бляди плачешься.

– Любил я её.

– А я - его!

Может, она и вправду любила только Антона, хотя относилась к нему, как к чему-то обязательному, без чего никак не обойтись. Обычно он оставался в тени её вольнолюбивой и пылкой личности. Оснований для ревности она давала предостаточно, и пару раз ей пришлось являться на работу чересчур законопаченной тональным кремом и в черных очках.

Антон был не очень нежен и, к тому ж, прижимист: ни за что просто так букет цветов не принесёт, только к праздникам, причём, всегда - розы. Её любимые темно-красные, почти чёрные розы. Но порой на него что-то находило: соберёт свои заначки и вдруг купит кольцо или серьги, а в последние годы он бегал по художественным салонам и, не торгуясь, брал картины. Странные такие картины: изломанные линии, нечёткие силуэты, грубые, почти карикатурные фигуры; коровы с глазами ангелов, пронзительно одинокие стаи птиц в сером, холодном небе; листья, похожие на ссохшиеся ладони, всякие жучки-паучки...

В этих картинах Нина Андреевна никакой красоты не видела. Они вызывали у неё смутное беспокойство и тревогу, будто потеряла что-то очень важное и никак не вспомнит, что именно.

Антон, однако, в тех картинах не ошибся. Художник уехал за границу и вдруг сделался там модным, знаменитым и очень дорогим.

Года два тому назад Нина Андреевна достала из почтового ящика длинный конверт, облепленный пёстрыми марками. Письмо было напечатано на прекрасной тонкой бумаге, и когда соседка-учительница перевела его, то с Ниной Андреевной чуть плохо не стало: нью-йоркский коллекционер предлагал за три работы художника столько долларов, что их хватило бы на безбедную жизнь лет на двадцать, не меньше.