Что-нибудь эдакое
Шрифт:
Когда, взрослея, мы все четче видим предел земного счастья, мы начинаем понимать, что есть лишь одна прочная радость, и заключается она в том, чтобы радовать других. Вероятно, Бакстер этого возраста не достиг, ибо радость многих людей не принесла ему утешения.
В том, что они рады, сомнений не было. Конечно, они немного расстроились, не обнаружив мертвого взломщика, но сразу же воспрянули духом. И то сказать, какой контраст их монотонной жизни! Члены семейства, годами не разговаривавшие друг с другом, забыли распри
— Нет-нет, — говорил полковник, — вы уж мне поверьте! Взгляд заметили? То-то и оно! Вороватый. Угрюмый. Уклончивый. А блеск в глазах? Вы посмотрите, что он натворил, — весь холл разворочен. Столики вверх ногами, битый фарфор… Упал в темноте, ха-ха! Да он скакал и метался. Э? Что? Метался, как лосось на крючке. Видимо, приступ. Припадок. Спросите у любого врача… как ее? Паранойя? В общем, кровь в голову ударит — и все, сбесился. В Индии это сплошь и рядом, у туземцев, конечно. Его бы отправить в желтый дом, а то он как-нибудь ночью пристукнет Эмсворта.
— Хорес! — возопил епископ в ужасе, но и не без радости.
— Да-да. Вообще-то они друг друга стоят. Эмсворт тоже хорош.
— Хорес! Про тестя! Про главу семьи!
— Глава не глава, а псих. Нет, можно быть таким раззявой?
Незаменимый Бакстер думал о своем господине примерно так же. После бессонной ночи, с утра пораньше, он стал его отлавливать и нашел в музее, где счастливый граф, сидя на низеньком стуле, красил алой краской шкафчик для диковинных яиц. Углубившись в работу, он не совсем вникал в речи секретаря.
Когда тот поговорил минут десять, граф откликнулся:
— Ну конечно, мой дорогой, конечно, несомненно! Я понимаю. Многие едят по ночам. Но лучше… э… попросите слугу, он вам принесет с вечера. А так — ешьте, о чем разговор! Врачи иногда рекомендуют. Вообще-то есть надо днем, ночью многие спят… А вот скажите, вам нравится? Правда, как-то веселее? В музеях всегда так мрачно…
— Лорд Эмсворт! Разрешите, я снова объясню!
— Мой дорогой, что тут объяснять? Вы становитесь… э-э-э… немного докучным. Нет, как красиво! Какой насыщенный цвет! А как пахнет краска! Знаете, я с детства все красил, еще до вас. Помню, отец бил меня палкой… Кстати, увидите Фредерика, пошлите его ко мне. Я думаю, он в курительной.
Фредди и впрямь размышлял там, сидя в кресле, и огорченный Бакстер передал ему зов отца. Сам он томился на распутье. Выстрелы звучали в его ушах, кошмары минувшей ночи не поблекли. Что же делать, думал он: идти снова или не ходить? Конечно, вряд ли кто-нибудь опять понесет холодный язык (какая бездонная тайна!), но хозяин вполне способен открыть пальбу. Да что там, теперь, когда все всполошились, любой звук может вызвать истинную канонаду. Он случайно слышал, как Алджернон Вустер говорил кузену, что не худо бы засесть с ружьем на лестнице.
Учтя
Джоан спала крепко, не вышла и слушала теперь рассказ о событиях прошлой ночи. Эш горько корил себя. Что говорить, провал, полный провал! Она не соглашалась.
— Да что вы! — говорила она. — Вы очень много сделали, расчистили мне путь. Так и работают на пару. Слава Богу, что мы объединились, а то бы я просто пожала где не сеяла. Теперь хоть пойду туда с чистой совестью.
— Пойдете? Сегодня?
— А то как же!
— Вы с ума сошли!
— Ну что вы! Как раз сегодня риска нет.
— После вчерашнего?
— Из-за вчерашнего. Он не решится вылезти.
— Да, верно. Не решится. Значит, я сумею…
— То есть как? Почему — вы?
— Ну, потому…
— Разве мы не договорились?
— Сегодня моя очередь.
— Нельзя же вам идти!
— Можно. Что там, нужно.
— Вы обо мне подумайте! Я лежу в постели, а потом беру половину?
— Вот именно.
— Это смешно.
— Ничуть не смешнее, чем ваш вариант. Ладно, все обговорено. Больше говорить не о чем.
И она ушла, оставив его в тоске и терзаниях, которые можно сравнить только с тоской и терзаниями незаменимого Бакстера.
2
К завтраку в Бландингском замке спускались не все. В длинной столовой, на столе, стояла еда для тех, кто найдет в себе силы, а прочие завтракали в комнате. Пример им подавал хозяин, который ни за что на свете не начал бы день среди родных и близких.
Тем самым никого не будили; не разбудили и Бакстера, который провел ночь без сна, уснул утром, проснулся едва не в полдень, когда, по случаю воскресенья, почти все были в церкви.
Наскоро побрившись и одевшись, Бакстер побежал в музей. Он тоже корил себя, его томило предчувствие. Пробегая, он видел в окно, как его господин склоняется с граблями над клумбой. Больше никого не было. Холл явственно хотел, чтобы его оставили в покое. Стены глядели враждебно. Так бывает, когда гость остается один в просторном доме воскресным утром.
Портреты воззрились на Бакстера с холодным укором, особенно покойная графиня в виде Венеры, встающей из вод. Он не реагировал. Совесть его спала, разум был занят скарабеем. Как же можно, думал он, как можно было остаться на ночь в комнате?! Еще задолго до цели он знал, что случилась беда.
И не ошибся. Музей был на месте. На месте были мумии, яйца, требники, гобелены, равно как и табличка, сообщавшая, что перед вами — скарабей времен Хеопса (IV династии), подарок Дж. П. Питерса.
А вот скарабея не было.