Что остается от небес
Шрифт:
– Господи, это же нелепо! – Себастьян откинул голову, спугнувши резким смехом гулявшего рядом голубя. Вскрикнув и захлопав крыльями, птица взметнулась ввысь. – Ведь Кэт – ваша родная дочь, а я… Я – всего лишь Бог знает чей незаконнорожденный сын. Если поразмыслить, вам был прямой интерес поощрить наш союз. В этом случае мои дети действительно были бы вашими внуками – только не через меня, а через Кэт.
– В глазах общества и закона ты – мой сын. Я признал тебя таковым почти тридцать лет назад. Pater est, quem nuptiae demonstrant [55] . Ничего не изменилось.
55
Pater est, quem nuptiae demonstrant– одна из известнейших презумпций римского права. Полностью она звучит так: Mater semper certa; pater est, quem nuptiae demonstrant– Мать всегда точно известна; отец определяется по браку. Попросту говоря, кто в течение определенного периода времени является мужем, тот и отец ребенка, рожденного женой. Законнорожденными признаются все дети, родившиеся во время существования законного брака между их матерью и ее мужем. Право оспорить законность рождения ребенка при жизни мужа принадлежит только ему. После его смерти спор может быть возбужден и третьими заинтересованными лицами, но только в том случае, когда муж не признал законности рождения.
– Вот тут вы ошибаетесь, – возразил Себастьян, останавливаясь так резко, что усыпанная ракушками дорожка захрустела под сапогами. – Все изменилось. Абсолютно все.
И, повернувшись, нырнул в гущу деревьев.
* * * * *
Девлин сидел на одной из скамей с высокой спинкой, которыми был заставлен круглый неф Темпла [56] , и, полуприкрыв веки, рассматривал на мощеном полу мраморное изваяние одетого в кольчугу средневекового рыцаря. Когда-то, когда Себастьяну было двадцать один, а Кэт шестнадцать, они пришли сюда, в старинную церковь тамплиеров и поклялись друг другу в вечной любви.
56
Церковь Темплав Лондоне с нефом редкой круглой формы была построена орденом тамплиеров в ХІІ веке и задумана как двойник храма Гроба Господня в Иерусалиме. Это одна из трех круглых нормандских церквей, сохранившихся в Англии. Одной из самых известных достопримечательностей Темпла являются мраморные фигуры рыцарей, распростертые на полу. Все фигуры лежат на спине, но в разных позах: у одних молитвенно сложены руки, другие сжимают мечи, у некоторых ноги изображены скрещенными, в знак принятия обетов крестоносца. Ранее предполагалось, что фигуры обозначают место захоронения, однако реставрационные работы, проведенные после Второй мировой войны, не выявили никаких останков.
Он услышал скрип тихонько открывшейся и закрывшейся двери, уловил приближающиеся легкие шаги, вдохнул знакомый сладостный аромат, когда Кэт скользнула рядышком на скамью.
– Как ты узнала, где меня найти?
Мягкая улыбка коснулась губ актрисы.
– Должна признаться, это далеко не первое место, где я искала.
Желание стиснуть ее в объятьях было столь велико, что пришлось вцепиться руками в спинку передней скамьи.
– Ты говорила с Гендоном?
– Граф приезжал ко мне, – нежная ладонь легла на его пальцы. – Мне так жаль, Себастьян.
Девлин откинул голову, уставившись в побеленный потолок.
– Не стану отрицать, это ошарашивает, и сильно: узнать, что ты вовсе не тот, кем себя считал, но…
– О, нет, – пододвинувшись, Кэт взяла его руку в свои. – Ты по-прежнему тот, кем был всю жизнь: Себастьян Сен-Сир, виконт Девлин. И однажды станешь графом Гендоном.
– Не думаю, – ровно ответил он.
– Что ты хочешь сказать? Ты же не… О Боже, Себастьян… Ты ведь не уедешь?
– Я размышлял об этом.
– Ты не можешь так поступить с Гендоном.
Себастьян перевел взгляд на лицо собеседницы:
– Да неужели?
– Он любит тебя…
Девлин пренебрежительно отмахнулся свободной рукой.
– Любит, – упорствовала Кэт, – и ты знаешь, что это правда. Не думаю, что граф хотел полюбить чужого ребенка. Но многие ли из нас властны над своими чувствами?
Себастьян молча смотрел на нее, и актриса повторила:
– Ты знаешь, что это правда. За минувшие восемнадцать лет Гендон в любой момент мог все открыть. Он не сделал этого ради твоего же блага, понимая, как это отразится на тебе.
– Как это отразится на мне? – эхом отозвался Себастьян. – А как его вранье отразилось на мне – на нас с тобой?! Признайся граф десять месяцев назад, ты бы никогда не вышла замуж за Йейтса, а я бы никогда… – он запнулся.
Увещевательница недоуменно свела брови и тряхнула головой:
– Никогда что?
Высвободив руку, Девлин коснулся лица Кэт, провел кончиками пальцев по влажной коже. Он даже не осознавал, что она плачет и беззвучные слезы сбегают по щекам одна за другой.
Себастьяну хотелось сказать: «Уедем со мной. Я люблю тебя, ты нужна мне, как никогда прежде. Уедем в другую страну, туда, где нас не будет сковывать прошлое, где мы оба сможем быть, кем захотим». Если бы не…
Если бы девять месяцев назад актриса не дала обеты Расселу Йейтсу – обеты, которые невозможно вернуть обратно, лишь бы только заполучить свое счастье. А у него самого имеются обязательства перед Геро Джарвис и ребенком, зачатым в минуты страха перед надвигавшейся гибелью под заброшенными садами Сомерсет-хауса.
Девлин снова ощутил переворачивающий внутренности прилив отчаяния и гнева.
– Я никогда его не прощу. Никогда.
– Но ты должен, Себастьян, – Кэт поднесла его ладонь к своему лицу и прижалась губами. – Не ради Гендона, а ради себя самого.
Девлин привлек женщину ближе. Его шея стала мокрой от ее слез, пальцы запутались в таком родном водопаде темных волос.
– Не могу, – шепнул он. – Не могу…
ГЛАВА 36
СРЕДА, 15 ИЮЛЯ 1812 ГОДА
– Милорд…
Себастьян услышал тихий оклик Жюля Калхоуна, однако проигнорировал его.
Голос сделался громче и настойчивей:
– Мило-о-орд…
Девлин приоткрыл один глаз, глянул на свежевыбритое, жизнерадостное лицо камердинера и снова смежил веки.
– Если тебе дорога жизнь, – тихонько проскрежетал он, – ты немедленно уйдешь.
– Я, конечно, могу так поступить, – имел наглость расхохотаться слуга. – Только подозреваю, что леди сама тогда поднимется наверх и вытащит вас из постели.
Открыв оба глаза, виконт застонал при виде бешено завертевшегося над кроватью балдахина.
– Леди? Что еще за леди?
– Та, которая пришла к вам и сейчас сидит в гостиной. И не спрашивайте у меня ее имя, – добавил Калхоун, когда хозяин открыл рот, намереваясь задать вопрос, – потому что дама отказалась назваться. И на ней вуаль. Причем густая. Все, что я могу сказать о гостье: молодая, русоволосая, высокая. Очень высокая. И с очень повелительными повадками.
– Черт подери, – охнул Себастьян, без труда узнавая в описании лишавшую его спокойствия дочь лорда Джарвиса.