Что рассказал убитый

Величко Владимир Михайлович

— Иваныч, — начал сосед, — вот ты в морге работаешь, да?

— Ну, работаю, и что?

— А вот можно задать вопрос?

— Какой… да задавай, конечно!

— Скажи честно, там у вас часто привидения балуют? Ну, в морге?

— Какие привидения? Кого балуют? — недоуменно спросил Огурцов.

В ответ сосед рассказал, что они, жители подъезда, стали замечать, что у них в подъезде не все в порядке.

— Что именно? — довольно сухо спросил Огурцов, которому такие разговоры порядком надоели.

— Вот я ушел на работу и дверь закрыл на все замки, а когда пришел, то нижний был открыт, то есть не замкнут, а? Это что? И дома все в порядке.

— А что тут такого? Или забыл, как закрывал, или жена или еще кто приходил-уходил, —

и Огурцов направился было домой. Но сосед ухватил его за рукав:

— Иваныч, я живу один. Мои уже месяц как к теще укатили, и ни у кого другого ключа нет! А у соседки из холодильника колбаса исчезла, а у… Понимаешь, у всех что-то да случается, причем такое, что объяснить нельзя, — и, помолчав, с уверенностью добавил: — Это привидение той, убитой женщины! Мы все так и решили. Надо поймать того, кто ее убил, и оно успокоится… — и, повернувшись, ушел.

Огурцов усмехнулся и сказал вслед:

— Обратитесь в МЧС — привидениями сейчас они тоже занимаются! — и тоже ушел, но все равно пару суток он нет-нет да задумывался о том, что сказал сосед. И в какой-то момент вспомнил, что все жители из всех девяти квартир того подъезда работают на режимном предприятии — в почтовом ящике! — и, за редчайшим исключением, с восьми утра и до шести вечера в подъезде нет никого! А соответственно, некто, имеющий ключи, может поработать «привидением». Только зачем? Если есть ключи — ограбь пару-тройку квартир и будь здоров! А если не грабит, то это кто-то из своих, из этого же дома. А если…

Он тогда позвонил Неделиной и рассказал ей о своих догадках. Та его выслушала и только посмеялась:

— Если бы ты знал, КАКмы всех жильцов из того дома просеяли и рассмотрели! Ведь было убийство, поэтому работали очень серьезно.

— И что? — спросил он.

— А ничего! Все впустую. Это кто-то со стороны.

— Слушай, — помолчав, спросил Огурцов, — а ты мне не дашь материалы почитать? Ну, те, которые о жильцах собраны?

После короткого молчания она сказала:

— Приходи в четыре часа. Почитаешь…

Но тут все посторонние мысли у Огурцова опять исчезли, потому что самолет так затрясло, что он судорожно вцепился руками в поручни и в голове мгновенно закрутились картины крушения самолетов и то, что от них осталось. И голос диктора:

— Из девяноста восьми пассажиров и восьми членов экипажа не уцелел никто!

Глава 2

Юра Негодин с детства был невезучим. Ему не везло всегда и во всем — ну, почти всегда и почти во всем, и в первую очередь ему не повезло с отцом. Почему не повезло? — спросите вы. Да все очень просто — у него никогда не было отца. Когда он был совсем маленьким, то часто спрашивал у мамы:

— А почему у всех есть папы, а у меня нету?

Но мама никогда не рассказывала, где у него отец. Она только отвечала, как штамповала:

— У тебя! Никогда! Не было! Отца! Забудь! Я для тебя — отец! Я для тебя — мама! — И все это говорилось таким тоном, что маленькому Юрику переспрашивать совсем не хотелось. Потом мальчик перестал спрашивать. Он просто знал это, и все! В школе Юра учился средне. Его оценками были тройки и четверки. Двоек он не получал, так как знал, что ему скажет мама. А вот пятерки, как он ни старался, получать почти не удавалось. Всегда был вопрос, который он не знал. То есть ему всегда чуть-чуть да не везло и в школе. На физкультуре зачастую не сдавал нормативы, и не потому, что был слабее, а просто потому, что не везло — то ломались кольца, то подкидная доска не срабатывала, то еще что-то. Девочки, которые ему нравились, никогда не обращали на него внимания. Да что там говорить: даже в автобусе, на котором он ездил в школу, ему ни разу не попался счастливый билет. Вот ни разу! У некоторых было по десятку таких билетиков, а у него — ни одного! Это ведь о чем-то говорит? И тем не менее мальчик, учась в последнем классе, заявил, что будет врачом,

что пойдет учиться в медицинский! Над ним подхихикивали, крутили пальцем у виска, но он был тверд — только медицинский институт! И каково же было удивление всех «смехунов», когда Юра поступил! И стал учиться. И проучился четыре года. А потом его выгнали. Почему? А никто и никогда не узнал почему, а Юра никому и никогда не сказал, за что. За это обучение в течение четырех лет ему выдали диплом фельдшера, и поэтому в армии он служил в медсанчасти, а после «дембеля» без хлопот устроился работать фельдшером на станцию «Скорой помощи» в своем родном городке. Не самая плохая работа, хотя и не самая денежная. И работать бы там Юре Негодину до пенсии, но… Но тут снова проснулось и подняло свою мерзкую рожу врожденное Юркино невезение, если не сказать больше. Во время одного из вызовов машина «Скорой помощи», на которой он ехал, попала в аварию, и Юра — единственный из всех, кто был в машине, — получил серьезные травмы: множественные переломы костей таза, повреждения тазобедренных суставов. После года лечения в стационарах ему дали вторую группу инвалидности и неплохую пенсию — его травма была признана как несчастный случай на производстве. Вот так Юрка в тридцать лет стал инвалидом.

* * *

Самолет продолжало мотать и так резко валить с боку на бок, что Огурцову стало казаться, что тот, словно птица, пытается махать крыльями, чтоб быстрее покинуть опасное место.

— Уважаемые пассажиры! — раздался голос стюардессы. — Наш самолет попал в зону повышенной турбулентности. Попрошу пристегнуть ремни… Командир самолета и экипаж предпринимают все меры, чтобы в кратчайший срок вывести лайнер из зоны турбулентных перемещений воздушных масс.

У доктора, естественно, исчезли все посторонние мысли, и он, вжавшись в кресло, тупо уставился на лампочку, что горела тусклым светом над головами пассажиров переднего сиденья. Перед его мысленным взором продолжали мелькать кадры любимого жанра телевидения — разбившиеся самолеты, взорванные и сошедшие с рельсов поезда и трупы, трупы… И вдруг все кончилось. Всякая болтанка исчезла, и лайнер полетел снова как по ниточке. Пассажиры заметно оживились. Послышались смешки, бодрый говорок пассажиров и редкие выкрики: «Браво!.. Малаццы!..»

«Не мешало бы стопаря хватануть, — мелькнула у Огурцова мысль, — заодно бы, глядишь, и уснул». Он еще покрутился в кресле и снова подумал про Посохина. В тот раз, когда он пришел к Неделиной, она отдала ему довольно толстую стопку листков бумаги:

— Сиди и читай. Может, и правда какая мысль озарит. А я пошла к прокурору, вернусь через час, не больше. Нашего начальника Антона Калмановича я предупредила, так шта… — И ушла, а Огурцов погрузился в мир крайне занимательного чтива: протоколы допросов свидетелей, запросы, ответы, резолюции…

Неделина вернулась не через час, а почти через два и застала Огурцова лежащим на маленьком диванчике и о чем-то напряженно думающим.

— Ну что, доктор… Ватсон? Чем порадуешь мистера Холмса?

Огурцов встал с лежбища и, подойдя к окну, задумчиво сказал:

— Знаешь, мистер Холмс, как ни странно, но кое-какие мысли появились. — И, повернувшись к следователю, задумчиво проговорил: — Меня заинтересовал только один человек — он раньше работал фельдшером на…

— Это ты про Негодина, что ли?

— Да, про него. Я отлично помню эту историю, случившуюся с ним — авария, инвалидность, костыли много лет…

— Но сейчас-то он без костылей…

— Вот именно, без костылей! Хотя ходит плохо: все-таки опорная функция нижних конечностей у него прилично нарушена, но! — и Огурцов с глубокомысленным видом поднял вверх указательный палец. — Под подозрение тогда попали пять или шесть человек. Вы их просеяли сквозь мелкое сито, и никто не поплыл, да и у всех подозреваемых оказались алиби — более-менее надежные, значит, это или некто посторонний, или… Негодин! Ведь вы его не особо-то и пытали — в смысле, допрашивали?