Что такое философия
Шрифт:
В последний раз мы наскоро – времени не было – пробовали дать определение жизни. Возможно, вы чувствуете себя сбитыми с толку, поскольку то, что мы говорили, было банальностью. Но это означает быть очевидным, а мы подчиняемся очевидностям. Жизнь не тайна, а совсем наоборот: это очевидность, самая большая существующая очевидность, и из-за ее чистого бытия собой, из-за ее прозрачности нам трудно ее заметить. Наш взгляд проходит дальше, к проблематичным знаниям, и нам трудно задержать его на этих ближайших очевидностях.
Так, очевидно, что жить означает, что я оказываюсь в мире. Если я оказался бы лишь сам с собой, я существовал бы, но это существование было бы не жизнью, а исключительно субъективным существованием идеализма. Но здесь ложно то, что я мог бы оказаться лишь сам с собой, поскольку, открыв свое "Я", себя самого, я обнаруживаю, что это некто, занимающийся с тем, что не он сам, с другими некто, которые, кроме того, предстают передо мной объединенными и как бы между собой связанными контуром окружающего единства, мира, в котором нахожусь я – не пассивный или инертный, а угнетенный этим миром или в восторге от него. Ведь мир – это то, что находится передо мной, вокруг меня, когда я нахожу себя, то, что существует для меня и очевидно на меня воздействует. Мир – это не природа, Космос античности, который представлял собой существующую в себе реальность, от которой субъекту был известен лишь тот или иной фрагмент, но тайна ее сохранялась. Мир жизни не имеет от меня никаких тайн, поскольку состоит исключительно из того, на что я обращаю внимание, и именно таков, каким я его вижу. В моей жизни участвует лишь то, что в ней присутствует. Таким образом, мир в целом – это живущее. Предположим, что мой мир состоит из чистых тайн, вещей тайных, загадочных, подобно миру некоторых американских кинолент. Итак, то, что составляет тайны, загадки, становится для меня присутствующим, очевидным, прозрачным и воздействует на меня как некая тайна и некая загадка; и я должен сказать: мир, в котором я живу, это несомненная и очевидная тайна, мне ясна его
Первый свойством этой исходной реальности, которую мы зовем "нашей жизнью", является ее существование самой по себе, стремление отдать себе отчет, прозрачность для самой себя. Только поэтому несомненна и она и то, что образует часть ее, – и только потому, что лишь она несомненна, она и есть исходная реальность.
"Оказываться", "отдавать себе отчет", "быть прозрачным" – это первая категория, конституирующая жизнь. Некоторые из вас не знают, что значит категория. Не смущайтесь. Категория – простейшая вещь в философской науке. Пусть вас не смущает, что вы не знаете простейшей вещи. Ведь мы не внаем простейших вещей, которыми битком набит ближний. Никогда не стыдно не знать чего-либо – вворотив, это естественно. Стыдно не хотеть узнать, отказываться выяснить что-то, когда предоставляется случай. Но от этого никогда не отказывается незнающий, а, наоборот, тот, кто полагает, что знает. Вот это стыдно: полагать, что знаешь. Тот, кто полагает, что знает что-либо, но на самом деле не знает, своим предполагаемым знанием закрывает путь в своем разуме, по которому могла бы проникнуть подлинная истина. Грубое понятие, имеющееся у него, высокомерное или неотесанное, действует подобно сторожу-термиту в термитниках – жилищах насекомых, напоминающих муравьев, – сторожу с огромной, глянцевой, твердой головой, который при надобности затыкает ею входное отверстие, закупоривая лаз собственным лбом, чтобы никто не мог войти. Подобным же образом тот, кто полагает, что знает, закрывает собственным ложным понятием, своей головой то отверстие в разуме, сквозь которое проникло бы действительное знание. Тот, кто ведет в Испании и за ее пределами интеллектуальную жизнь, непроизвольно сравнивает ее особенности, и сравнение наставляет убедиться в том, что закрытость разума – постоянное и характерное свойство испанцев. И не случайно, если испанец в интеллектуальном отношении мало проницаем, то это потому, что он также закрыт в областях души гораздо крепче, чем в области разума. Но что даже тяжелее, чем эта малая проницаемость испанца, так это недостаточная проницаемость души испанки. Я произнес жестокие слова – но не второпях и не наугад. Этим я объявляю дискуссию на тему образа жизни испанской женщины, дискуссию, которая начнется, как только будут сказаны эти слова. Это будет дискуссия, лишенная лести и очень болезненная для меня. Я никогда не был похож на распространенный персонаж, о котором постоянно говорят, что он верит в обязанности того-или другого. Я за всю свою жизнь редко верил в обязанности. Я прожил ее и продолжаю жить под воздействием иллюзий, а не обязанностей. Более того: этика, курс которой я, возможно, изложу вам, отличается от всех традиционных тем, что основной идеей в ней считается не мораль, а иллюзия. Долг – вещь важная, во вторичная – это замена, Ersatz иллюзии. Ясно, что мы делаем хотя бы по обязанности то, чего не можем заставить себя делать ради иллюзии. Стало быть, эта кампания по теме "испанская женщина" достаточно сурова, чтобы быть иллюзией; напротив, она будет жертвоприношением; и я думал, что должен вести ее в течение долгих, долгих лет. Я полагаю, что из всех вещей, которые в нашей испанской жизни требуют радикальной перемены, возможно, ни одна так не нуждается в ней, как душа женщины. И для того, кто полагает, как и я, что женщина оказывает сказочное – большее, чем предполагают и чем подозревают, – и постоянное, неотразимое и тонкое влияние на историю, очевидно, что немало больших и постоянных дефектов испанского бытия, происхождение которых ищут в самых непонятных причинах, идут просто от недостаточной женственности испанок. Такие высказывания – неблагодарный и опасный труд, и я чувствую, что обязан взять его на себя, даже предвидя довольно неприятные последствия этого решения. Как видите, и в этом пункте я в корне расхожусь с официальным мнением. Я не очень вежлив, но с вежливостью надо кончать, преодолеть ее, так же, как новое время и идеализм, создававшие для нее атмосферу – нужно, чтобы восхищение обратилось на женщин более энергичных, сложных, пламенных. Сейчас ничто не покажется более неуместным, чем изысканный поклон, с которым доблестный кавалер 1890-х годов приближался к даме, чтобы сказать ей галантную фразу, витиеватую, как стружка. Девушки уже отвыкли от подобного обхождения, и такой жест, который тридцать лет назад казался воплощением мужественности, сегодня расценили бы как женственный.
Но вернемся к нашему случаю – что такое категории. Речь шла о том, что некоторые из вас не имеют и не имели ясного представления о том, что такое категория. Это не имеет значения, поскольку понятие категории одно ив самых простых в мире. Конь и звезда различны во многих элементах, в большинстве своих компонентов. Но насколько бы сильно они ни разнились, у них есть нечто общее: о том и о другом мы говорим, что это вещи-тела. Действительно, конь и звезда представляют собой нечто реальное и, кроме того, занимают пространство, существуют во времени, подвержены таким изменениям, как движение, и, в свою очередь, производят изменения в Других вещах при столкновении с ними, обладают каждый своим цветом, формой, плотностью – другими словами, качествами. Таким образом, за их бесчисленными различиями мы обнаруживаем, что они совпадают в минимуме элементов и свойств: быть реальными, занимать пространство и длиться во времени, обладать качествами, подвергаться воздействию и воздействовать. Подобно им все, что стремится быть вещью-телом, неизбежно будет обладать этой минимальной суммой свойств, или особенностей, этой сущностнои основой телесного существа. Вот это и есть аристотелевские категории. Свойства, которые любое реальное бытие, будучи таковым, несет в себе и непременно обладает ими – прежде и отдельно от остальных различающихся элементов.
Насколько бы наша реальность, "жизнь" ни отличалась от античной космической реальности, она будет составлена суммой категорий, или компонентов, одновременно необходимых, оригинальных, нераздельных меж собой. Эти категории "нашей жизни" мы ищем. Наша жизнь, стало быть жизнь каждого, отлична от моей и твоей, но обе – "моя жизнь", и в обеих ряд общих ингредиентов – категории "моей жизни". Однако в этом отношении имеется коренное различие между "моей жизнью" и реальностью "бытия", используемой философией. "Бытие" – это нечто общее, что само по себе не претендует на индивидуальные черты. Аристотелевские категории – это категории бытия вообще. Но "моя жизнь" в приложении к моему случаю или случаю каждого из вас, это идея, которая, разумеется, предполагает индивидуальность, из чего следует, что мы обнаружили редчайшую идею, "общую" в то же время "индивидуальную". Логике до сих пор не было известно понятие, казалось бы столь противоречивое. Сам Гегель, который хотел найти нечто подобное, не достиг этого: его "универсальная конкретность" в конечном итоге универсальна, но не истинно, изначально конкретна, не индивидуальна. Но сейчас мы не можем даже пытаться вникнуть в эту тему. Пройдем мимо, не затронув ее.
Оказывается, "отдавать себе отчет", "быть прозрачным" – это первая категория нашей жизни, в еще раз прошу не забывать, что здесь "сам себе" – это не только субъект, но также и мир. Я отдаю себе отчет о себе в море, о себе к о мире – это и есть "жить".
Но это "оказываться" означает, разумеется, оказываться занятым чем-нибудь в мире. Я состою на моих занятий тем, что имеется в мире, а мир состоят ив того, что меня занимает, и только. Заниматься – значит делать то или другое, – например, мыслить. Мыслить – значит создавать, например, истины, создавать философию. Заниматься – значит создавать философию, или делать революцию, или свертывать сигарету, или дознаться или творить эпоху. Это то, что в моей жизни есть я. Что касается вещей – каковы они? Что существует в той изначальной перспективе и первичном способе бытия, при котором они живут для меня? Меня – совершающего действия – думающего, бегущего, двигающегося или ожидающего. И что такое сделано? Любопытно! Сделанное – это тоже моя жизнь. Когда я занимаюсь тем, что жду, явление – это ожидание, когда я сворачиваю сигарету – явление не именно сигарета, а мое свертывание ее, сигарета сама по себе, вне моей деятельности, не обладает первичным бытием – это заблуждение античности. Первичное бытие – это то, что я делаю руками, начиная свертывать ее, и когда я заканчиваю это действие, она перестанет быть предметом свертывания, становится другим предметом – который следует зажечь и потом – курить. Ее истинное бытие заводится к тому, что она представляет собой как предмет моих занятии. Она не сама по себе – продолжающая существовать, помимо моей жизни, моих действий по отношению к ней. Ее бытие функционально, ее функция в моей жизни такова: это бытие для – для того, чтобы я делал с ней то или другое. Тем не менее, подобно традиционной философии" я говорю о бытии вещей как о том, чем ни обладают сами по себе, и помимо того, как я манипулирую ими или они служат мне в жизни – я употребляю понятие "бытие" в устоявшемся смысле; а из этого действительно следует, что, когда я перед какой-либо вещью абстрагируюсь от ее первичного бытия, то есть ее бытия служебного, обиходного и испытанного, и обнаруживаю, что вещь не исчезает, когда я не занимаюсь ей, а остается где-то вне моей жизни, возможно в ожидании, что в другой раз сможет мне зачем-то пригодиться. Прекрасно; но тогда это бытие в себе, а не для моей жизни возникает вследствие того, что я абстрагирую его от моей жизни, и абстрагирование тоже дело и занятие – занятие, состоящее в том, чтобы не жить существованием этой и другой вещи, в том, чтобы полагать ее отдельно от меня. Стало быть, это бытие вещей для себя, их космическое и продолжающее
Я коснулся этого бегло, не поясняя, не анализируя тщательно каждое из употреблявшихся выражений, для того чтобы вы и краткой и грубой схеме угадали, куда клонится традиционный смысл бытия в этой новой философии и заодно чтобы вы предположили, каков был бы наш путь, если бы нам хватало времени. На вопрос: что такое философия? – мы могли бы дать самый радикальный ответ, что ее не было до сего дня. Потому что на предыдущих лекциях мы определяли, что такое философская теория, и пришли к тому, что обнаружили в ней жизнь, – но сейчас мы действительно должны ответить на наш вопрос. Потому что философская теория, которая есть или может быть в книгах, это лишь абстракция подлинной реальности философии, лишь ее осадок, ее полумертвое тело. Подобно тому как конкретная, а не абстрактная реальность сигареты есть нечто, что создает, сворачивая ее, курильщик, бытие философии есть то, что создает философ, есть философствование и форма жизни. И это то, что я собирался тщательнейшим образом исследовать на ваших глазах. Что же такое философия как брав жизни? Мы уже видели, что это значат выходить за пределы себя – ради того, что имеется, или Универсума, – создавать из себя место, пространство, где Универсум узнает и придерживает себя. Но бесполезно хотеть без длительного анализа придать этим словам их точный содержательный смысл. Достаточно вспомнить, что греки, хотя и не имели собственно философских книг, но, задавая себе – как Платон – вопрос: что такое философия? – думали о человеке, о философе, о жизни. Для них философствовать было прежде всего строго говоря, первые философские книги – не только по теме, и в формальном отношении – были жизнеописаниями семи целителей, биографиями. То, что не определяет философию как философствование и философствование как особый тип жизни, существенно и не изначально.
Но сейчас мне хотелось бы прежде чем делать выводы, дать. несколько более законченное определение "нашей жизни". Мы видели, что это значит быть занятым тем или другим, делать. Но во делание означает занятие чем-то для чего-то. Занятие, которое мы сейчас поглощены, коренится в этом "для", которое обычно называет цель. Этому "для", учитывая которое я сейчас действую и в атом действии живу и существую" я посвятил себя, потому что среди открывавшихся передо мной возможностей я счел его лучшим занятием моей жизни. Каждое из этих слов – категория, и поэтому их можно анализировать бесконечно. В соответствии с этими следует, что моя теперешняя жизнь которую я осуществляю, или то, что я делаю в действительности, я предрешил, т. р. что моя жизнь, прежде чем быть. просто действием, является решением действовать – решением моей жизни. Наша жизнь решается сама по себе, она предрешается. Она не дана нам готовой – наподобие траектории пули, о которой я упоминал в прошлый раз. Но она состоит в решении себя, потому что жить – это находиться не в непроницаемом, в богатом возможностями мире. Мир жизни состоит для меня каждый момент из возможности делать то или другое, а не и необходимости против желания заниматься чем-то одним и именно этим одним. С другой стороны, эти возможности не безграничны – в таком случае это не конкретные возможности, а чистая недетерминированность, а в мире абсолютной недетерминированности, в котором все одинаково возможно, нельзя решиться ни на что. Для того чтобы было возможно решение, нужно одновременно дать свободу и границы, относительную детерминацию. Это выражается категорией "обстоятельства". Жизнь всегда оказывается в определенных обстоятельствах, в расположении кругом нее – circum – вещей и лиц. Жизнь проходит не в пустом мире, мир жизни конститутивно представляет собою обстоятельства, этот мир здесь, сейчас. И обстоятельство является чем-то детерминированным, закрытым, но> в то же время открытым и обладающим внутренней свободой, пространством или подтверждением направления движения, принятого решения: обстоятельство – это русло, которое прокладывает жизнь в неподатливой почве. Жить – значит жить здесь, сейчас – здесь и сейчас непреклонны, неизменяемы, но широки. Всякая жизнь решает, сама себя выбирая среди многих возможных. 'Aatra inclinant, non trahunt – звезды склоняют, но не велят. Жизнь в одно и то же время фатальность и свобода, свободно" бытие внутри данной фатальности. Эта фатальность предлагает нам определенный, неизменяемый набор возможностей, то есть предлагает нам различные судьбы. Мы принимаем фатальность и в ней решаемся на судьбу. Жизнь – это судьба. Я надеюсь, что никто из слушающих меня не сочтет необходимым доказывать мне, что детерминизм отрицает свободу. Если же, хотя л в это не верю, вы станете говорить это мае, я отвечу, что мне жаль детерминизм и жаль вас. Детерминизм в лучшем случае это, наиболее точно, теория о реальности Универсума. Если бы она и была точна, она всего лишь теория, интерпретация, осознанно спорный тезис, который нужно доказывать. Стало быть, если бы я был детерминистом, я не мог бы поверить, что эта теория воздействует на первичную и несомненную реальность, которую мы сейчас описываем. Для детерминиста его жизнь как таковая относительно не детерминирована, и она выбирает в какой-то момент между детерминизмом и индетерминизмом. Значит, ссылаться в атом плане на данный вопрос было бы равносильно незнанию того, чем является детерминизм, и незнанию, прежде всякой теории, того, что такое анализ первичной реальности. Того, что я сказал, недостаточно: жизнь – это одновременно фатальность и свобода, ограниченная возможность, во все же возможность, стало быть, открытая; но это невозможно и обосновать. Я не только не могу размышлять об атом, то есть проверять, во поскольку я не должен размышлять об этом, мне даже следует сознательно избегать всех размышлений и ограничиться выражением в понятиях, описанием первоначальной действительности, которая находится передо мной и которая является предпосылкой любой теории, любого размышления и любой проверки. (Например, описание этого театра.) Чтобы предотвратить грустные замечания наподобие этого, которые мне не хотелось бы слышать от вас, я с самого начала сделал довольно простое предупреждение. И сейчас – замечу в скобках – я позволю себе сказать, что теории детерминизма вот так, впрямую, сегодня не существует ни в философии, ни в физике. Чтобы сразу подтвердить эту мысль, одновременно серьезно и кратко, я хочу, чтобы вы послушали, что говорит один из самых видных современных физиков – последователь и продолжатель Эйнштейна Германн Вейль в книге о логике и физике, Публикованной два года назад: "Из всего вышесказанного сегодня заметно выделяется физика, содержание которой – это сочетание законов и статистики в ситуации рискованной защиты детерминизма". Один из механизмов закрытости разума, о которых я упоминал, состоит в том, что когда мы слушаем нечто и нас возникает самое простое возражение, мы не думаем, что это приходило в голову тому, кто говорит или пишет, и что, вероятно, это мы не поняли, что он говорит. Если мы так не думаем, мы неизбежно следуем за тем, кто говорит или кто написал книгу, которую мы читаем.
Ведь жизнь – это парадоксальная реальность, состоящая в том, что мы решаем, что мы будем, стало быть, в бытии, в котором нас еще нет, в начинании будущего бытия. В противоположность космическому жизненное бытие начинается через будущее, через потом.
Это было бы невозможно, если бы время было по происхождению космическим.
[Космическое время – это только настоящее, поскольку будущего еще нет, а прошлого уже нет. Каким же образом тогда прошлое в будущее продолжают составлять часть времени? Именно в этом сложность понятия времени, которое рискуют употреблять философы.
"Наша жизнь" размещена, стоит на якоре в настоящем моменте. Но что такое моя жизнь в данный момент? Нельзя сказать, что она состоит в том, что я говорю; то, чем я живу в данный момент, это не движение губ, это действие механическое, вне моей жизни, принадлежат космическому бытию. Напротив, она состоит в том, что я обдумываю то, что собираюсь сказать; в данный момент я предвосхищаю, проектирую будущее. Но чтобы сказать, необходимо применить некие средства – слова, – и это предоставляет мне мое прошлое. Значит, мое будущее заставляет меня открыть мое прошлое, чтобы реализовать себя. Прошлое становится реальным сейчас, поскольку н, оживляю его, и когда я нахожу в своем прошлом средства для воплощения моего будущего, тогда я открываю свое настоящее. Все это происходит одновременно, в любой момент жизни растягивается в трех измерениях реального внутреннего времени. Будущее отсылает меня к прошлому, прошлое – к настоящему,. оттуда я вновь переношусь в будущее, которое забрасывает меня в прошлое, прошлое – снова в настоящее в бесконечном круговороте.