ЧТО-ТО ПОШЛО НЕ ТАК

Латарцева Мария

В городе было спокойно. Большая политика игнорировала периферию, сосредоточившись, в основном, в столице. Малым городам разрешалось довольствоваться только объедками с главного революционного стола, наблюдая за происходящим на Майдане по телевизору или в интернете. Такая перспектива его ничуть не огорчала, ведь при любом раскладе худой мир лучше доброй войны, но вскоре оказалось, что время не стоит на месте, и, в конце концов, отголоски протестов посетили и их безмятежную гавань.

О захвате областной госадминистрации Богдан узнал от своего соседа. Неестественно возбужденный, словно окрыленный, Николай с восхищением приветствовал происходящие в стране перемены

и с нескрываемым восторгом рассказывал о новой жизни, которая, без всякого сомнения, должна была начаться уже завтра:

– Ну, вот и мы дождались! Теперь покатит – не остановишь! Надо менять!.. Все, к черту, менять!.. Надо жить, надо творить! Созидать!.. Надо гореть, а не дымить попусту! Надо в Европу, к людям, к настоящим европейцам, а не к их восточным аналогам! Только они могут нам помочь, только они научат, как нужно жить!

Коля нервно потирал руки, суетливо строил планы на будущее и уже видел себя европейцем – степенным немецким бюргером или франтоватым пижоном-французом, но пока-что своим видом и поведением больше был похож на задиристого воробья – мелкую птицу без роду, без племени.

–…А что?.. Нормально все! Да что нормально? Превосходно! Подумать только – идём в Европу!

Сделав выразительную паузу, чтобы в который раз прочувствовать важность момента, Николай вполслуха произнес:

– Идём в Европу!

И даже пожевал, будто пробуя свои слова на вкус, прикрыв при этом глаза от удовольствия. Продолжалось его благостное состояние ровно мгновение, стремительно сменившись театральной окрыленностью,

– Все! Баста! Назад возврата нет! Только не надо небылицы мне про лягушатников и макаронников рассказывать! Да чтоб попасть туда, я не только жаб согласен кушать, я кузнечиков буду жрать… горстями, живьём… лишь бы взяли, лишь бы за своего приняли! Эх, засиделся я в этом болоте, – игриво потянулся сосед. – Засиделся! А там – жизнь ключом! Там – фсё! Побыстрее бы, поживее, силы нету больше ждать и терпеть!.. Вот кто меня поймет! Вот кто в меня поверит! А я, поверь, способен пасту с пармезаном оценить!

После этих слов сосед оглянулся по сторонам и, наклонившись почти к самому уху Богдана, доверительно прошептал:

– Я так думаю, Богдан, если менять, то все сразу, целиком, в комплекте, так сказать, в комплексе. И ты меня не осуждай! Не надо! Не за что! Думаешь, я не заслужил? Не достоин? Да я… Да они… Эх, если бы ты знал!.. А я ещё ого-го! В силе ещё, при здоровье! Надьке с девками квартиру оставлю, не обижу… Как мужик! А сам!.. Ох, заживу я теперь! По полной заживу! Увидишь! Мне ещё многие будут завидовать!..

Николай ушел, взволнованно подпрыгивая и подтягивая на ходу старое облезлое трико с пузырями на острых коленках.

"Европеец…" – снисходительно подумал Богдан, провожая взглядом возбужденного соседа и вспоминая его маленькую, неказистую жену, больше похожую на серую мышку, работающую на двух работах, чтобы прокормить семью – трех девочек-погодков и мужа-поэта, лет десять пролеживающего диван в ожидании творческого вдохновения. Наверное, и Надя вздохнет с облегчением, и квартира, помнится, тоже её, от родителей по наследству досталась, так что все будет нормально, семья без Николая не пропадёт.

Вечером по телевизору показывали захват администраций уже по всей Украине, а вместе с ними – МВД, СБУ, оружейных комнат, казарм… Как ни странно, во всех этих массовых беспорядках участвовали не только радикалы, но и футбольные фанаты, и вопросов, за что им хлопали на Майдане, уже не возникало. А дальше, прав был сосед, как покатило, как понесло, остановить, действительно, было невозможно.

Как-то

очень незаметно, с ходу, студенты перестали посещать занятия, поменяв лекции в университетах на воздвижение баррикад и заработки в качестве протестующей против власти массовки. В Киеве, на главной площади страны, по своим и чужим стреляли снайперы, на Грушевского, возле стадиона "Динамо", политые коктейлем Молотова, живьём горели бойцы "Беркута". В соседней области главу администрации приковали наручниками к сцене местного Майдана, и, поливая его холодной водой на февральском морозе, требовали стать на колени и извиниться за содеянное. Правда, за что извиняться, ему не объяснили, тем более, работал человек на должности главы чуть больше месяца. Потом на дорогах страны появились блокпосты, а в городах – вооруженные отряды самообороны…

Пиком революции стал захват оппозицией власти и побег из страны президента. Казалось бы, все, конец, победа! Оказалось – только начало трудного пути.

…"Минивэн" немилосердно трясло. Старая изношенная подвеска тяжело вздыхала на ухабах, обещая рассыпаться при первой же возможности. Далеко позади остались горы, уютные местечки у подножья и маленькие села с домашними часовенками и статуями Божьей матери у дороги. Богдан без устали крестился на святой образ, читал молитвы и просил у Святой заступницы мира для страны, для семьи, для всех, кого знал и встречал.

Через несколько часов поездки голова его опухла от дорожной болтанки, потом на смену возмущению по поводу качества асфальта пришло полное отупение и безразличие. Сонно покачиваясь в такт движению машины, он отрешенно смотрел, как огни фар, время от времени подпрыгивая и мелко вздрагивая, медленно плывут в густой зеленой пелене, похожей на маслянистую воду реки из его детства.

Ему было почти двенадцать, когда лодка, раскачиваемая его разыгравшимся другом, неожиданно резко накренилась, легла на борт, и, на мгновение застыв в воздухе, будто решая, в какую сторону упасть, тяжело рухнула кверху днищем, накрывая его своим весом. Он даже не успел испугаться, просто опускался на дно реки, удивлённо наблюдая, как в жирно-зеленой жидкости, напоминающей постное масло, лениво уползают вверх прозрачные воздушные пузырьки…

В чувство его привела очередная яма. После хорошей встряски сонливость как рукой сняло, и мысли его сосредоточились на насущном. Вчера глубокой ночью позвонила Наталья, сообщила, что они благополучно пересекли границу. Богдан посчитал это добрым знаком, по-привычке поблагодарил Святую покровительницу, и приготовился ждать от родных новых известий.

Устроившись поудобнее на сиденье, он ещё раз перебрал в памяти свои последние шаги перед отъездом из дому, вспомнил добрым словом соседку, которая согласилась присматривать за квартирой, ещё раз похвалил себя, что сообразил перенести к ней горшки с цветами и пристроить кота… Воспоминания действовали усыпляюще, и, чтобы не уснуть, он переключил внимание на своих попутчиков.

В машине, кроме него, было еще шесть человек. Водитель, пожилой небритый человек с красными, воспалёнными от усталости и постоянного недосыпания, глазами, молча крутил баранку, непрерывно грыз семечки и изредка зевал, широко открывая рот, отчего казалось, что он вот-вот вывихнет себе челюсть. Остальные спали.

От выпитого вечером самогона в салоне стоял густой тяжкий дух, не помогали даже открытые окна. Когда машину встряхивало на ямах или заносило на поворотах, сонные пассажиры, как по команде, дружно подпрыгивали, хватались за сидения, в сердцах матерились и, что-то бессвязно бормоча, снова возвращались в предыдущее состояние.