Что-то… (сборник)
Шрифт:
Так получилось, что к переводу необычного текста он вернулся только через несколько дней. Поскольку к ним из неблизких краёв приехали родственники по отцовской линии, всё это время было занято сначала суматохой по приёму гостей, потом заботы об их времяпрепровождении, и наконец, хлопоты вокруг проводов. И всё это, естественно, обильно разбавлялось довольно шумными возлияниями. Поэтому, когда это всё закончилось, Никита почувствовал немалое облегчение, и почти радостно вернулся к работе с необычным текстом.
Далее в тексте было ещё несколько примеров, показывающих «взаимоотношения» людей и слов. Некоторые приводимые в пример английские слова были довольно многозначны, и Никите пришлось немало потрудиться, чтобы перевод был точен и при этом не казался абсурдной белибердой носителю русского языка.
Но как оказалось, все эти рассуждения о «словесной ограниченности» людей были лишь преамбулой к основной теме этого странного трактата. И эта тема заставила Никиту снова почувствовать себя немного странно –
«Случается, с человеком происходит нечто, что он не в силах ни объяснить, ни воспринять как реально произошедшее. Ему легче убедить себя в том, что на самом деле ничего не было, чем признать необъяснимое как случившийся факт. По мнению большинства людей, всё реальное – объяснимо (словами, естественно), а всё необъяснимое – нереально. Но что прикажете делать несчастному «реалисту», когда то, чего «не может быть» приходит к нему на уровне ощущений – осязания и обоняния, а не только зрения и слуха, в отношении которых люди допускают возможность быть обманутыми. И даже собственное обоняние можно, при жгучем желании, обвинить в потакании иллюзиям. Но как же быть с физическими ощущениями? Даже самый рассудительный человек не способен на то, чтобы одновременно одной частью мозга воспринимать сигналы от собственных нервных окончаний, а другой – отрицать их реальность. И тогда он встаёт перед выбором – либо принять необъяснимое как реальность, либо признать собственное безумие. И что же выбирает человек? Конечно, безумие! Потому что безумие – объяснимо. Пусть даже несколько странными словами, но, всё-таки, словами.
А ведь всё довольно просто. Человеческие чувства, ощущения, порывы – намного важнее и мощнее рассудительности и даже мудрости. И тот, кому посчастливилось реально прочувствовать нечто «нереальное», но связанное с его личными, возможно давними, чувствами и переживаниями, может расширить собственное восприятие мира и даже обрести возможность…».
На этом заканчивалась страница, которая оказалась последней. Никита перевернул её в поисках окончания хотя бы последнего предложения; но с обратной стороны страница была пуста. Никита внимательно огляделся вокруг, предположив, что мог уронить страницу на пол или за стол. Безрезультатно. Немного недоумённо пожав плечами, он решил, что свою работу он, в любом случае, сделал, а незаконченность оригинала – проблема заказчика. Отпечатав перевод на принтере, он приложил его к оригинальному тексту и положил на полку компьютерного стола дожидаться прихода заказчика.
Однако по прошествии обещанных двух недель и трёх дней за переводом никто не пришёл. И в течении всей последующей зимы не появлялся ни парень с метающимся взглядом, ни кто-либо ещё. В конце концов, Никита убрал так никем и не востребованные страницы в старую папку и засунул в шкаф.
Его образ жизни в зимнее время года был вяло-размеренным, как будто течение жизни на самом деле замерзало от зимних холодов. Немного поразмышляв, поначалу, о том, что могло быть сказано далее в прерванном тексте, Никита в итоге пришёл к выводу, что не имеет никакого смысла предполагать вообще что-либо, памятуя постулаты, высказанные в самом тексте. Что бы он ни предположил, это невозможно ни доказать, ни опровергнуть. Очевидно было одно – случившееся с Никитой летом, при всей своей нереальности, потеряло свою «невозможную» составляющую, тревожащую человеческое здравомыслие и рассудительность, и стало просто значимым фактом в жизни Никиты. Теперь, когда он вспоминал Наташу, ему даже начинало казаться, что он снова ощущает её тепло с уютным телесным запахом. Может это и была одна из тех вероятных возможностей, на упоминании о которых оборвался тот странный трактат? И единственная ли это возможность?
С приходом весны Никита стал больше гулять по улицам, которые, выбравшись из замёршего состояния, активно избавлялись от слякотной влажности. Просачиваясь сквозь ещё костлявые ветки, солнечный свет чешуйчато отражался в разноформенных лужицах, заставляя людей щуриться от дрожащих отблесков.
В один из таких дней, Никита не спеша шёл по небольшой улочке, стараясь не ступать в разлившиеся по тротуару лужи. В его голове вертелась идея нового рассказа. Она уже достаточно сформировалась, чтобы можно было начать её «выписывать». Воспоминания о Наташе натолкнули его на мысль написать про жизнь девушки, не конкретно Наташи, а просто «вероятную» жизнь «возможной» девушки. Он был уверен, что сможет описать эту жизнь больше не на уровне событий, а на уровне эмоций, чувств, ощущений. Даже физических ощущений. Он не задумывался, откуда в нём эта уверенность. Он просто знал, что будет писать. Единственное, чего он ещё не знал – это то, что в итоге у него получится целый роман.
ПУСТОТЫ
Как ни странно, но Пустота – это продукт человеческой жизнедеятельности. В Природе Пустоты не существует. Существуют пространства, но они не имеют никакого отношения к Пустоте. И только то, что создано человеком, может, и, рано или поздно, неминуемо наполняется Пустотой. Ну, представьте большое офисное здание, построенное одними людьми для того, чтобы другие люди проводили в нём своё рабочее время. Но вот рабочее время кончается, и люди покидают многочисленные помещения и расходятся по домам. И вот ночью стоит этакий громадный параллелепипед, разрешеченный тёмными пятнами неосвещённых окон, заполненный Пустотой. И не имеет значения, сколько мебели и всяческой техники стоит в этих помещениях; там царит Пустота с безличным казённым запахом. И если в это же время посмотреть на жилой дом, то впечатление должно быть совсем другим. Во-первых, всегда найдётся одно-два окна, в которых горит свет, означая собой, что кто-то не спит по какой-то причине (какой простор для гадания о причинах чьего-то позднего бодрствования, правда? ). Во-вторых, конечно, и за неосвещёнными окнами жилого дома есть немало «пустующих» помещений, – например, кухни или комнаты, в которых никто не ночует – но на самом деле они наполнены неповторимой атмосферой и запахами проживающих в них семей. Так что, Пустота тоже бывает разной. Но существуют и другие, очень многочисленные, виды Пустоты, о которых большинство людей и не подозревают. Это…
Эти двое – он и она – были очень схожи друг с другом. Если бы были люди, которые знали бы их обоих, они, безусловно, считали бы их очень подходящими друг другу. И они бы ошибались. Эти двое никогда бы не «сошлись» вместе именно по тем причинам, по которым, по мнению гипотетических окружающих, они должны были это сделать. У них, действительно, было много общего. Они были невзрачными, малообщительными людьми в возрастной категории «около тридцати». Она – бухгалтер в большой страховой компании, он – работник фирмы, занимающейся мелкооптовой торговлей всем подряд. Она – невысокая, худая до костлявости, с телом, которое, казалось, остановилось в своём развитии в подростковом возрасте, и с тех пор существует в ожидании старения. Он – среднего роста, худощавый, с явно впалой грудью, но уже наметившимся острым брюшком, с рыхлым лицом с редкой кустистой растительностью. В общем, по большому счёту людского мнения, два сапога – пара. Но если бы нашёлся кто-нибудь, кто указал бы одному из них на другого как на подходящего ему человека, неминуемо последовало бы выражение обиженного недоумения: «Да чтоб я с таким (с такой)! Я, конечно, тоже не… Но этот (эта)…». И если бы они встретились на улице, или в транспорте, то почувствовали бы только что-то вроде лёгкого повышение самооценки оттого, что с ними не всё так плохо; есть ещё и такие, как… Излишняя похожесть в недостатках является причиной взаимного отчуждения больше, нежели существенные различия и даже противоречия. Пустота не может заинтересовать Пустоту; они не могут слиться воедино – ибо сливаться нечему. Пустота способна только опустошать всё вокруг себя, но слишком слаба, чтобы распространяться в жизненные пространства чужих ей людей. А близких у Пустот нет.
«Видимая» часть её жизни, за исключением рабочего времени, составляла что-то около часа; за это время она добиралась до своего дома, – обычно, на маршрутном такси – иногда заходя по пути в продовольственные магазинчики. Продуктов она покупала не много, и не особо озадачивалась их выбором. Судя по всему, она не отличалась какими-то особенными гастрономическими пристрастиями. По дороге домой она шла, всегда упорно глядя под ноги, и нехотя поднимала глаза и сдержано здоровалась с соседями по подъезду, только когда натыкалась взглядом на чьи-либо ноги, обращённые к ней носками. Эти невнятные приветствия были единственной составляющей её «общения» с соседями. Единственное, что они о ней знали – это то, что она живёт одна.
Особенно хорошо это знали несколько подростков, которые частенько толклись на площадке между этажами, на одном из которых она и жила. Они давно привыкли, что она проходит мимо них, молча кивая в знак приветствия. Ещё им казалось, что войдя в свою квартиру, она всегда спешила закрыть за собой дверь на все три замка. Одно время они даже шутили, что это она от них запирается, опасаясь, что они… ха-ха-ха! В принципе, из-за своей невзрачности, она не очень-то их интересовала; и только один из них, белобрысый Славка, в силу своего подросткового гипертрофированного интереса к женскому полу, иногда задумывался о ней, пытаясь представить себе её жизнь внутри квартиры. Его интересовало, как ведёт себя женщина, когда она находится в квартире одна, причём всегда. Вообще-то, в соседнем подъезде жила плотнотелая Светлана, и представлять её, расхаживающей по квартире в неглиже (а может и вовсе голышом) было куда прикольней. Но ведь эта «серая мышь» тоже была женщиной, а значит… Он довольно смутно представлял, что это значит; ему просто хотелось проникнуть в такой таинственный и влекущий мир женщин, побольше чего узнать, и ещё больше увидеть бы. Особенно – увидеть. И если у жизнерадостной Светланы частенько бывали гости и постоянно приезжал на «Вольво» «крутой хахаль», и это подчёркивало разницу уровней между им, подростком, и зрелой молодой женщиной, то в отношении одиноко живущей «некрасавицы» у него возникало ощущение большей доступности. Конечно, это было заблуждение, и он подсознательно это понимал; но в этом ощущении было что-то греющее. И уж точно он был волен представлять себе сколько угодно, как она, закрыв все замки, раздевается и…