Шрифт:
ПРОЛОГ
Начнем с того, что стоял октябрь, неповторимый месяц для мальчишек. Конечно, все месяцы неповторимы. Но бывают получше, бывают похуже, как говорят пираты. Возьмем сентябрь — плохой месяц, начало учебного года. А теперь август — хороший месяц, учебный год еще не начался. Июль, нет сомнения, просто отличный месяц, школа где-то за горизонтом. Июнь — тут уж всякому ясно, июнь лучше всех: двери школы распахиваются настежь, и до сентября не меньше миллиона лет.
Вернемся, однако, к октябрю. Уже месяц, как начался учебный год, и вы трусите не спеша, не чувствуя тугих вожжей. Есть время подумать о
Но в один странный, бурный, мрачный, нескончаемый год Хэлоуин наступил рано.
В том году Хэлоуин наступил 24 октября в три часа пополуночи.
В это время Джеймсу Найтшейду, проживающему на Оук-стрит, 97, было тринадцать лет одиннадцать месяцев и двадцать три дня. Его соседу, Вильяму Хэлоуэю, было тринадцать лет одиннадцать месяцев и двадцать четыре дня. Близился четырнадцатый день рождения обоих; до него было буквально рукой подать.
Именно в эту октябрьскую неделю они вдруг повзрослели и потом уже никогда не были такими юными…
I. ПРИБЫТИЯ
Глава первая
Продавец громоотводов прибыл перед самым началом грозы. В поздний октябрьский пасмурный день он шел по улицам Грин-Тауна, штат Иллинойс, опасливо оглядываясь назад через плечо. Где-то совсем недалеко чеканили землю могучие молнии. Где-то громогласно заявляла о себе гроза, подобная огромному зверю с устрашающими клыками.
Так и шел продавец, бренча и звякая большой кожаной сумкой, в которой лежали куски скобяной мозаики, лежали незримые, но внятные всякому, кто у своих дверей слышал его призывы. Шел, покуда не остановился перед газоном совсем необычного вида.
Нет, с травой все было в порядке. Но — продавец поднял взгляд — наверху пологого откоса примостились двое мальчишек. Схожие между собой ростом и сложением, они вырезали деревянные свистульки, толкуя о былом и о будущем, вполне довольные тем, что за лето на каждом движущемся предмете в Грин-Тауне отпечатались их пальцы, а с начала учебного года их пятками помечены все тропы отсюда до реки и оттуда до озера.
— Привет, парни! — крикнул человек в одежде цвета грозового облака. — Родители дома?
Мальчишки отрицательно мотнули головами.
— А у самих деньги есть?
Мальчишки отрицательно мотнули головами.
— Так…
Продавец громоотводов сделал несколько шагов, остановился, и плечи его поникли, словно он вдруг ощутил на затылке взгляд окон соседних домов или холодного неба. Он медленно повернулся, принюхиваясь к воздуху. Осенний ветер теребил ветви голых деревьев. Солнечный луч, пробившись сквозь щелочку в облаках, позолотил уцелевшие листья на дубе. Но солнце скрылось, золото было прожито, небо нахмурилось, продавец стряхнул с себя чары и двинулся вверх по откосу.
— Мальчик, — сказал он, — как тебя зовут?
И первый мальчик, светлый блондин, зажмурил один глаз, наклонил голову набок и устремил на продавца громоотводов взгляд другого глаза — ясного, яркого и чистого, как капля летнего дождя.
— Вилл, — ответил он. — Вильям Хэлоуэй.
Вестник грозы повернул голову.
— А тебя?
Второй мальчик даже не пошевельнулся; лежа ничком на осенней траве, он размышлял, стоит ли назваться. Его густые, непокорные каштановые волосы блестели на свету, точно вощеные. Глаза цвета зеленоватого горного хрусталя были обращены куда-то в глубины собственного я. Наконец он небрежно сунул в рот сухую травинку.
— Джим Найтшейд, — сообщил второй мальчик.
Продавец громоотводов кивнул так, словно ему это наперед
было известно.
— Найтшейд. Необычная фамилия.
— И самая подходящая, — заметил Вилл Хэлоуэй. — Я родился тридцатого октября, когда до двенадцати ночи оставалась одна минута. Джим родился в двенадцать часов одна минута, стало быть, тридцать первого октября.
— Хэлоуин, — добавил Джим.
И в том, как это было ими сказано, содержалась вся повесть о жизни двух мальчуганов, гордящихся своими родительницами, двумя соседками, которые вместе поспешили в родильный дом и с промежутком в секунды произвели на свет сыновей — одна светлого, другая темного. У мальчиков повелось вместе отмечать день рождения. Каждый год Вилл в двенадцать без одной минуты зажигал свечки на торте. В первом часу, едва начинался последний день месяца, Джим задувал их.
Вот что взволнованно поведал Вилл. Вот что молча подтвердил Джим. Вот что услышал подгоняемый грозой и нерешительно стоящий на газоне продавец громоотводов, переводя взгляд с одного лица на другое.
— Хэлоуин. Найтшейд. Нет денег, говорите?
Продавец, жертва собственной добросовестности, порылся в своей кожаной сумке и выхватил из нее железную штуковину.
— Берите, бесплатно! Почему? В один из ваших домов ударит молния! Без этого стержня — трах! Огонь и пепел, головешки и зола! Держите!
Продавец бросил им громоотвод. Джим не пошевельнулся. Но Вилл поймал стержень и ахнул.
— Ух ты, какой тяжелый! И странный на вид. Никогда еще не видел такого громоотвода! Погляди, Джим!
И Джим наконец потянулся, словно кошка, и повернул голову. Его зеленоватые глаза сперва расширились, потом сузились.
Верхушка громоотвода была выкована в виде полумесяца-полукреста. Вдоль стержня припаяны какие-то висюльки и завитушки. Сам стержень был испещрен гравировкой, знаками диковинных наречий, словами, об которые можно сломать язык, вывихнуть челюсть, цифрами и числами непостижимой величины, пиктограммами в виде насекомых тварей — сплошные щетинки, усики и жвалы.
— Этот вот египетский. — Джим носом указал на припаянного к стержню жука. — Скарабей.
— Точно, парень!
Джим прищурился.
— А вон то — финикийские каракули.
— Верно!
— Для чего? — спросил Джим.
— Для чего? — повторил за ним продавец. — Зачем понадобились египетские, арабские, эфиопские, индейские письмена? А ты скажи мне, на каком языке изъясняется ветер? Какой национальности гроза? Где родина дождя? Какого цвета молния? Куда уходит гром, когда замирает? Вы должны владеть всеми наречиями, парни, во всех оттенках и разновидностях, чтобы, когда понадобится, усмирить огни святого Эльма и шары голубого огня, что рыскают по земле точно шипящие кошки. Во всем мире только мои громоотводы слышат, осязают, узнают и шугают любую грозу, откуда бы она ни явилась. Нет такого чужеродного громового раската, который не мог бы утихомирить этот стержень!