Что я думаю о женщинах
Шрифт:
Жила Джина с матерью Роуз и пятнадцатилетней сестрой. Несмотря на разницу в четыре года, они с Натали были похожи как близнецы: высокие, стройные, темноволосые. Над верхней губой — одинаковые родинки, делавшие сестер похожими на куртизанок при дворе «короля-солнца». Зато им достались совершенно противоположные характеры: милая, кроткая, застенчивая Джина постоянно ходила в синяках, потому что из-за близорукости натыкалась на мебель. А Натали росла высокомерной и самоуверенной — если не хотела разговаривать, просто сидела и буравила окружающих взглядом.
Когда мы познакомились, Джина была девственницей. Прошло семь бесконечно долгих месяцев, прежде
И, видит Бог, так вела себя не только она. Все женщины в этом доме считали наготу естественной. Мол, смотреть — смотри, а трогать нельзя. Нетрудно догадаться, что руки у меня так и чесались!
Грязное белье было разбросано повсюду, я мог бы сколотить состояние, экспортируя ношеные трусики па Ближний Восток. В доме номер тринадцать на Шепли-драйв писали с открытой дверью, по-детски невинно болтая с матерью или сестрой. Я приносил им из серванта прокладки и присутствовал при обсуждении месячных. «Стыдиться нечего», — учила дочерей Роуз.
Пожалуй, пора рассказать о Джордже Кемпе, отсутствующем муже и отце, недаром ведь я журналистские семинары посещал! В одной из газет редактор объяснил: любой репортаж основывается на вопросах: «Кто? Что? Где? Когда? Почему?» Меня так и подмывало ответить: «Идиотский Идиот, в идиотское время, в идиотском месте, плевать я хотел почему».
На самом деле Джордж Кемп был страстным яхтсменом-любителем, который в 1980 году проявил истинную страсть к парусному спорту, решив, несмотря на штормовое предупреждение, выйти в море в районе Тор-бея. Яхта вместе с Джорджем пошла ко дну, чему его жена и дочери не переставали радоваться.
До своей трагической гибели Кемп, поборник железной дисциплины, держал жену и детей в страхе. Получая на завтрак слишком горячий кофе, он устраивал Роуз скандалы, запрещал девочкам шуметь в своем присутствии и не желал видеть в доме розовый цвет. Джордж, видите ли, считал, что розовый вызывает отрицательные эмоции. Случайно заметив в ванной кусок розового мыла, он начинал орать и топать ногами, таким образом демонстрируя свою правоту. Семейный доктор отослал его к психиатру, который установил: мистер Кемп страдает редким заболеванием — синдромом Кнаппа-Комровера, что на практике означало: он ненормальный, ненавидящий розовое идиот.
Но пользу Джордж Кемп тоже приносил. Он был отличным экономистом, специализировавшимся на учете прибылей и убытков (естественно, делая ставку на прибыль). Сбережения и разумно размещенные инвестиции обеспечили семье безбедное существование. Единственным, чего не хватало выжившим в условиях террора женщинам, было его отсутствие. Итак, в доме, когда-то сотрясавшемся от криков и топанья мужских ног, теперь играла музыка и звенел девичий смех.
В семье Кемпов любили музыку. Джина была пианисткой, а Натали играла на скрипке. Подростком моя будущая жена становилась лауреатом многочисленных конкурсов, однако к моменту нашего знакомства у нее пропал кураж. Она завалила прослушивание в Королевский музыкальный колледж, взяв в фортепианном концерте Баха такие аккорды, которые Иоганну Себастьяну даже не снились. «Техника у меня отличная, — оправдывалась Джина, — только уверенности не хватает». Другими словами, она играла божественно — при условии, что никто не слышит.
У Роуз был антикварный салон в соседней деревушке Брамхолл, не по необходимости, а для удовольствия. Миссис Кемп пила как извозчик, и, похоже, спиртное шло ей на пользу: сангвиник от природы, она буквально расцветала от бутылки шардоне или стаканчика холодного джина. Когда напивалась, ее хриплый непристойный смех нередко заглушал рев пролетавших в небе самолетов. Роуз с головой ушла в черную магию и оккультизм. Таинственные, исписанные рунами и непонятными значками амулеты гроздьями болтались в расщелине умопомрачительных размеров груди.
Энергия из нее так и била, и миссис Кемп ничего не стоило посреди недели устроить шумную вечеринку. Она любила повторять: я ей как сын, но, перебрав вина, нередко щипала за зад. Интересные представления о материнской любви! Имя Роуз было для нее слишком коротко: Дайана Идеи Лилит Деметер Ом, сокращенно Дилдо, подошло бы гораздо больше.
Когда нашим с Джиной отношениям исполнился год, я ушел с почты, чем несказанно огорчил родителей, которые пригрозили выбросить меня на улицу. Роуз, считавшая, что я рожден для большего, чем сгибать открытки и удирать от бешеных пуделей, пригласила пожить у них в доме.
Я охотно согласился и перевез на Шепли-драйв свою одежду, диски и книги. Среди последних оказалось немало феминистской классики, которую, пытаясь повысить мой культурный уровень, навязала бывшая подружка: книги Де Бовуар, Глории Стай нем и той светловолосой лесбиянки в очках, имя которой я постоянно забываю. Плюс к тому несколько трудов Эллен Куэрк и первое произведение тогда еще неизвестной Анны Фермески «О гордых и толстых сестрах».
Роуз с Джиной поразило такое количество феминистских книг, хотя они их не читали и читать не собирались. Самым радикальным изданием, которое я видел в их доме, был журнал «Современница». Как большинство представительниц среднего класса, они считали себя феминистками и радовались, что с ними живет свободный от предрассудков мужчина. Умение мыть посуду и готовить макароны с сыром делало меня почти святым. Даже стараться не пришлось: хорошие манеры и несколько непрочитанных книг положили начало карьере профессионального лжеца.
Дух феминизма жил в Натали с самого раннего возраста. К пятнадцати она перепробовала достаточно парней, чтобы понять: они ей не слишком нравятся. Внешность у нее была далеко не феминистская в отличие от Джины, носившей просторные свитеры, тяжелые сапоги и короткие стрижки. Длинные, блестящие, как вороново крыло волосы делали ее похожей на Верховную жрицу в картах Таро, которые любила раскладывать Роуз. Прибавьте к этому платья, макияж, женственные шляпки и… глубочайшее презрение к мужчинам. Будь воля Натали, она бы их не видела и не слышала; увы, ей приходилось видеть и слышать меня не только потому, что я жил в ее доме, но и потому, что она была близка с Джиной. Итак, я стал для нее символом мужского пола, объектом анализа, экспериментов, а иногда и насмешек.
Однажды, вернувшись домой с репетиции молодежного оркестра Брамхолла, Натали застала нас с Джиной в постели. В ту пору ей было лет шестнадцать. Ради смеха жена откинула одеяло настолько, чтобы сестренка как следует рассмотрела вялый член. Решив проверить, удастся ли его оживить, Натали весело ткнула мой конец пальчиком. И у нее получилось! Лежавшая рядом Джина с готовностью показывала сестре самые чувствительные точки моего покрасневшего органа. Ни дать ни взять хихикающие над трупом медсестры.