Что забыла Алиса

Мориарти Лиана

– Это был несчастный случай. – Элизабет крутила пальцем по ободку кружки с молоком, не глядя Алисе в глаза. – Дорожная авария, по-моему, примерно год назад.

– Я переживала?

– Она была твоей лучшей подругой. По-моему, тебя это просто сокрушило. – Элизабет сделала большой глоток и быстро поставила кружку на столик. – Горячее…

Сокрушило… Убийственное слово. Алиса тоже глотнула молока и обожгла язык. Было очень непривычно думать, что ее могла «сокрушить» смерть какой-то незнакомой женщины, которая – вот странность! – имела самое непосредственное отношение к ее разводу. Она совершенно не знала, как переживают сокрушение. Ничего такого ужасного

в ее жизни не случалось. Отец умер, когда ей было шесть лет, и в памяти сохранилось лишь ощущение полного смятения.

Мать рассказала ей как-то, что Алиса несколько недель подряд, не снимая, носила старый отцовский джемпер и, когда Фрэнни все же стянула его через голову девочки, та брыкалась, лягалась и визжала. Алиса ничего такого не помнила. А помнила она, как на поминках, после похорон, ее отчитала партнерша матери по теннису за то, что Алиса сунула палец в торт, а Элизабет, делавшей то же самое, и притом гораздо чаще, все сошло с рук. Горе и сокрушение не запомнились, а несправедливость из-за торта навсегда врезалась в память.

Вечером, накануне свадьбы, она горько рыдала в постели из-за того, что отец не поведет ее к алтарю. Ее озадачили тогда эти неожиданные слезы, и она приписала их обстановке, нервной, как перед любой свадьбой. Она переживала, не фальшивы ли эти слезы, не вызваны ли они мыслями, что она должна вести себя именно так, хотя на самом деле даже не представляла себе, что это такое – жизнь с отцом. И в то же время ей было радостно, ведь слезы значили, что она все-таки смутно помнила отца, тосковала без него, и она заплакала сильнее, вспомнив, как, бреясь в ванной, он всегда напускал ей в ладони целую шапку белоснежной пены для бритья, а она размазывала ее по своей мордашке, как это было мило, трогательно, и она очень надеялась, что назавтра парикмахер поправит ей челку, потому что с неопрятной челкой она становилась похожей на вомбата. Но, увы и ах, она была страшно суеверной и, положа руку на сердце, волновалась куда больше из-за волос, чем тосковала по мертвому отцу. Под лавиной эмоций она в конце концов заснула, так и не разобравшись, из-за чего они были – из-за отца или из-за волос.

Теперь она переживала настоящую взрослую тоску по женщине, которую звали Джина.

– Ты это видела, – спокойно сказала Элизабет.

– Что я видела?

– Как погибла Джина. Вы ехали как раз за ней. Как же это было для вас ужасно! Представить не могу…

– На углу Роусон-стрит и Кинг-стрит? – перебила Алиса.

– Да. Ты помнишь?

– Не совсем. Скорее, помню ощущение… Со мной уже два раза было: как только вижу тот угол – сразу чувствую что-то тяжелое, кошмарное.

Теперь, когда ясно, что это значит, отпустят ли ее эти чувства?

Она не знала, хотела ли помнить, как прямо перед ней кто-то погибает в аварии.

На несколько секунд стало тихо – они молча пили молоко. Алиса взялась за нитку одного из шариков и потянула на себя. Она смотрела, как он запрыгал, и вспоминала розовые связки шаров, сердито плывшие в грозовом небе.

– Розовые шары… – сказала она Элизабет. – Помню розовые шары и страшное горе. Это как-то связано с Джиной?

– Это ты вспоминаешь ее похороны. Вы с Майклом, ее мужем, устроили так, что с ее могилы выпустили эти шары. Это было очень красиво. И очень печально…

Алиса попробовала представить, как разговаривала о шарах с убитым горем вдовцом по имени Майкл.

Майкл… Это имя было написано на визитной карточке, хранившейся в ее кошельке. Значит, Майкл Бойл, физиотерапевт из Мельбурна, был мужем Джины. Вот почему

на обороте карточки он написал о «хороших временах».

– Джина погибла перед тем, как мы с Ником расстались?

– Да, примерно за полгода до того. Год у тебя выдался тяжелый.

– Похоже…

– Жалко мне тебя…

– Ничего. – Алиса виновато взглянула на нее, опасаясь, что выглядит так, будто жалеет сама себя. – Я даже не помню Джину. Как и развод.

– Тебе все же придется встретиться с неврологом, – сказала Элизабет, но без всякой убежденности, как будто желая быстрее закончить скучный разговор.

Они снова замолчали; в тишине было слышно только, как побулькивает вода в бассейне.

– Я что, должна кормить этих рыб? – осведомилась Алиса.

– Не знаю. По-моему, это должен делать Том. Мне кажется, больше никому не разрешается к ним даже прикасаться.

Том… Светловолосый малыш, который сердито говорил с ней по телефону. Она подумала, что с ним придется встречаться, и ей стало страшно до жути. Он заведовал рыбами. У него были обязанности, какое-то мнение. У всех троих детей должны быть какое-то мнение. Что-нибудь они думают и об Алисе. Вполне может быть, что она им не очень-то нравится. Возможно, она была слишком строга. Возможно, они ее стыдились. Она могла как-нибудь нелепо одеваться, когда ездила забирать их из школы. Может быть, им больше нравилось, когда это делал Ник. Может быть, они винили ее, что Ник уехал.

– Какие они? – спросила она.

– Кто – рыбы?

– Нет, дети.

– А-а, дети… Очень хорошие.

– Но расскажи мне о них! Опиши, у кого какой характер.

Элизабет открыла рот и снова закрыла.

– Глупо мне рассказывать тебе о твоих же детях. Ты знаешь их гораздо лучше меня.

– Я даже не помню, что родила их.

– Знаю. Но в это так трудно поверить… Выглядишь ты совершенно так же, как раньше. Я так и жду, что память вот-вот вернется к тебе и ты, наоборот, будешь просить меня: «Ну, только не рассказывай мне о моих же детях!»

– Ну пожалуйста, – попросила она сестру.

– Хорошо, хорошо. – Элизабет взяла ее за руки. – Попытка не пытка. Так. Мадисон. Мадисон… Нет, у мамы получится гораздо лучше. Она гораздо чаще меня с ними видится. Спроси лучше ее.

– Как это? Ведь ты же знаешь моих детей! Я подумала… Да, я подумала, что ты лучше всех их знаешь. Ты первой принесла мне подарок. Такие крошечные носочки…

После того как они с Ником разложили на столе положительные тесты на беременность, первый звонок Алиса сделала Элизабет. Она так обрадовалась… Она заявилась к ним с шампанским («Нам с Ником, не тебе!»), книжкой «Чего ждать, когда ждешь ребенка» и теми самым носочками.

– Правда? – отозвалась Элизабет. – А я и забыла совсем. – Она поставила кружку на столик и взяла стоявшую на нем фотографию в рамке. – Когда дети были совсем маленькие, я часто их видела. Я их просто обожала. Ну и сейчас обожаю, конечно. Только сейчас вы все ужасно заняты. У детей куча дел. Они ходят в бассейн. Оливия занимается танцами и нетболом. Том играет в футбол, Мадисон – в хоккей. А дни рождения! Они все время ходят на дни рождения. У них прямо-таки бурная светская жизнь. Помню, когда они были совсем маленькие, я всегда знала, кому что дарить на день рождения. Они так нетерпеливо разрывали бумагу… А теперь нужно сначала позвонить тебе, а ты уже говоришь мне, в каком магазине что купить. Или сама покупаешь, а я отдаю тебе деньги. И потом ты велишь им послать мне благодарственную открытку: «Дорогая тетя Либби, спасибо тебе за то-то и то-то…»