Чучело
Шрифт:
Макар охнул и упал. Падая, вытянул руки вперед. Беркут на лету сгреб левую его руку. Железные когти впились в ладонь.
Невыносимая боль перекосила лицо Макара, фарфоровый глаз выпал, и он закричал.
Беркут потянулся и клюнул сапог. Ударил, как молотком.
— А-а-а! — кричал Макар.
Крик уносился до деревни, но там (Макар знал это) в горячую пору начинающейся уборки были хворые да дачники. Те здоровы, как лошади, но еще дрыхнут, наверное.
Макар кричал долго, потом удивленно затих —
От страха и безысходности все перепуталось в голове. Макар рванулся, потянул за собой орла. Тот закричал так страшно, что сердце захолонуло, и наотмашь ударил здоровым крылом. Ударил как палкой. Загораживаясь, Макар отшатнулся, вытянул правую руку. Сорвавшейся с упора пружиной мелькнула лапа с растопыренными когтями, железным капканом стиснула пальцы. Нестерпимая боль пронзила руку. Из глаз брызнули искры. Макар закричал было, но стих и только бормотал:
— Боже мой!.. Боже мой!..
Старик плакал. Сейчас бы он обрадовался и егерю Матвееву. Сокрушался:
— За что я гибну? За что?
Пришло недоумение:
«Это кто же кого поймал?»
Орел глядел снизу прямо в глаза неотрывным стеклянным взглядом. Он тяжело, натужно дышал, слабо и неровно шевеля серо-бурую грудь.
— Заклюет, — всхлипывал Макар, сидя перед орлом на корточках, с вытянутыми руками. — Беспременно заклюет. И погибну здесь. Что же это на белом свете делается? Пернатая тварь человека губит, а всем хоть бы что. Помоги-те-е-е!
Макар кричал долго, отчаянно, рывками тянул, словно бросая крик, тощую, жилистую шею. От долгого крика язык его обсох и горло перехватило.
Тогда Макар стал роптать. Он ругал скупое начальство, назначившее на большой охотничий район одного егеря. Будь егерей больше, так услышали бы, пришли. А разве один за всем может усмотреть? Браконьеры лосей бьют, мальчишки яйца из гнезд таскают, силки на зайцев ставят, разор творят…
Наконец Макар затих. Беркут тоже не шевелился. Он лежал и чувствовал, как сила уходит в землю и меркнет свет. Временами ему казалось: он летит все выше и выше, а под ним качается плоская желтая степь… Но лап орел не разжимал.
Эдак часа в три дня толстый дачник налегке — в тигриной расцветки пижаме и сандалиях — направил свои стопы к Макару.
— Здорово, старче! — крикнул он, подходя к шалашу. Прислушался. Вроде кто-то где-то промычал.
«Не напился ли старик? — встревожился дачник. — Продал, наверное, мою курицу и деньги пропил».
Сжав пухлые кулаки, он затрусил к шалашу и остановился.
Макар сидел подле лежащего орла и плакал.
— Убей его, — прохрипел он.
Дачник нашел палку и подбежал к орлу.
Орел смотрел устало. Все плыло перед глазами. Дачник закусил губу и ударил его палкой по голове два раза.
Орел дернулся, выгибаясь большим красивым телом, взъерошил перья, разжал лапы и умер.
— Хорош! — ликовал дачник.
— Спаситель ты мой, — сипел Макар. — До гроба помнить буду. Ведь уморил бы он меня или убил.
Он изо всех сил тер онемевшие ладони о свои штаны.
Дачник попросил мешок и засунул в него орла.
— Орел — птица запретная, — сказал он между прочим. — Ну, прощай, старик. Курицу возьми себе, свари ее или изжарь. Это вкусно.
Он закинул мешок на полосатую спину. Ухмыльнувшись, оказал:
— Ну, вот я и знаю, какой глаз у тебя настоящий. Левый настоящий, а я думал, наоборот. А куда ты дел искусственный? Проглотил, что ли? Их ведь все глотают. Положат на ночь в стакан с водой и выпьют воду поутру. А?
Макар охнул и бросился искать.
— Целехонек, — возликовал он, выколупывая из земли белый глаз. — Вот это продукция! — Он поплевал и тер глаз полой куртки. — Ведь сапогом наступил, и хоть бы что. Благодарность надо написать, благодарность!
Он радовался долго, потом обернулся.
Дачник с мешком за плечами вперевалку, как гусь, уже шагал по опушке. Макара даже качнуло — пятнадцать рублей уходили широким шагом.
— А деньги? — крикнул Макар, догоняя дачника.
Тот рассердился:
— Я же тебе жизнь спас, старый ты огарок. Чай, твоя жизнь стоит дороже пятнадцати рублей. Колхозу, чай, в копеечку обходишься!
— Отдай деньги! — хрипел Макар, забегая вперед.
— Не отдам, — сказал принципиальный дачник.
— Да я на тебя в сельсовет донесу, — шипел Макар.
— А кто убил? Кто? Я убил? — наступал дачник, тесня Макара резиновым животом.
— Ты меня совратил, ты. Я покалечен через эту птицу, — ныл Макар.
Дачник подумал, сморщив лоб, и достал из кармана скомканные бумажки.
— Держи пятнадцать! Эх ты! Я ведь жизнь тебе спас. Жаден ты, старче, жаден. А курицу бери, бери. Мне ее не нужно, давленую-то. Ну ее.
— Прощай, сыпок, храни тебя господь. Век буду благодарить, — говорил Макар, засовывая деньги в карман негнущейся рукой. — Ой, руки, черт их побери… Да задами иди, задами!
Макар вошел в шалаш, достал из угла ведро с холодной водой и сунул в него руки.
Давил зной. Солнце ярилось. По плоскому небу плыли тугие розовые барашки-облака. Плыли с горизонта длинной вереницей — одно к одному — одинаковые, словно выпеченные в одной форме. Движение их было скучно и однообразно.
И небо казалось пустым и далеким.