Чудак человек
Шрифт:
Георгий Гуревич
Чудак человек
Книга подходит к концу. Вскоре предстоит написать крупными и четкими буквами обязательное слово "КОНЕЦ". Но я не люблю этого мрачного слова. Предпочитаю "ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ". И этот сборник хочу завершить рассказом о продолжении - о следующей книге, которую хотел бы написать, собираюсь, может статься, и напишу когда-нибудь.
Я долго искал для нее героя. Это не так просто - найти СВОЕГО героя. Действующие-то лица есть в каждой вещи: мальчики, девочки, взрослые, старые; люди, пришельцы, - но кто из них останется в
Надеюсь больше всего на Шорина. Бывало, подходили ко мне читатели, говорили, что хотят быть похожими на него.
Вообще-то я был удивлен, что Шорин кажется привлекательным. Испокон веков слышал я, что типичный человек будущего должен быть прежде всего многогранным. Но Шорин считал, что у него одна жизненная задача, функцией называл он ее, даже утверждал, что человек не имеет права умереть, не выполнив функцию. И поскольку его функция еще не была выполнена, ничего не страшился, шел как таран на любое препятствие.
И вот этот Шорин, нетипичный, однобокий, запомнился. Почему? Может быть, всегда исключительное производит впечатление? Не просто любовь, а любовь до гроба, если отвага, то безрассудная, безумная, отчаяние безысходное, подлость - гнуснейшая. Недаром столько убийств и самоубийств в художественной литературе. "Раскольников глушит старух!.. Убита Каренина Анна..." И напрасно добросердечный поэт Михаил Светлов (это его я цитирую) призывает щадить героев. Читатель жаждет крови. Читатель не запомнил бы Раскольникова, если бы он только разглагольствовал за самоваром о праве на убиение старух-процентщиц. Болтают тысячи, за топор берется один... О нем и пишется роман.
Решаюсь писать о нетипичном, исключительном.
Впрочем, герой у меня здесь безобидный. Он просто чудак.
И найти его было нетрудно. Знаю с раннего детства, в одном доме жили на Малой Дмитровке, ныне улица Чехова, в одно окно смотрели на заиндевевших, паром дышащих обозных битюгов. Знаю давно, помнил о нем. Но как-то не хотелось выбирать в герои чудака. Что такое чудак? Дурачок вроде, юродивый.
Стоит ли посвящать тонны бумаги человеку, вызывающему снисходительную усмешку?
Позже прочел я изречение: "Чудаки украшают мир". И опять-таки не вдохновился. "Украшение", "украшательство", вторичное что-то. Можно жить в доме и без лепнины. Розетки-виньетки, гуськи-каблучки, ионики-сухарики только пыль собирают. Нет, не вдохновлял меня человек розетка-виньетка.
Но потом до меня дошло, что чудак ненормальный потому и примечателен, что он отклоняется от нормы, не повторяет норму. Он личность, неповторимая личность. Чудак не вписывается в рамки, выходит из ряда вон. Из ряда вон выходящий - это даже почетно.
И еще я понял, что неповторимые личности необходимы человечеству. Без нормальных людей общество не может существовать, без неповторимых не будет развиваться. На эту мысль меня натолкнул биолог, ученый Геотакян, я использовал ее в повести "И я". "Почему у животных два пола?" - так он поставил вопрос. Допустим, два пола нужны для обмена генами, то есть наследственным опытом. Но зачем же два различных пола? Для обмена впрыскивай друг другу гены, как это делают
И у людей он - поставщик изменчивости, всяческих отклонений от вчерашней нормы (то есть чудак!!!). Она же - хранитель, редактор и рулевой рода человеческого. Ее дело выбирать (сердцем) подходящего отца для своих детей.
Когда-нибудь отдельно я еще напишу о таинстве этого сердечного выбора. Впрочем, это таинственно только для тех чудаков, которые сами не понимают, что они не образец для потомства. И пишут рифмованные жалобы о странных существах, которые любят майоров, а не будущих поэтов. Да будь я девушкой, я сам выбрал бы надежного, аккуратного, подтянутого майора, а не обтрепанного сочинителя жалостливых куплетов.
Но я отвлекся в сторону, как бы не затемнить мысль. Вот главное: в человеческом обществе здравомыслящие женщины - норма. Легкомысленные, увлекающиеся, отвлекающиеся мужчины - отклонение. Чудаки - резкое, бросающееся в глаза отклонение. Но они нужны и уместны, когда история готовится к крутым поворотам. Стремительному двадцатому веку просто необходим широкий набор чудаков.
"Берегите мужчин" - так называлась сенсационная статья, в "Литературной газете". "Берегите чудаков" - мог бы я озаглавить "свой будущий роман.
В том будущем романе особую главу я посвящу теории и истории чудачества.
В каждом отдельном случае обычно история складывается так: сначала появляются чудаки и изобретают что-то несусветное. Нормальные люди возмущаются, смеются, осуждают, стыдят... Но почему-то чудачество приятно некоторым, у первых безумцев появляются подражатели, выясняется, что странная их деятельность приятна и нормальным людям. Чудакам внимают, привыкают к ним, начинают ценить, уважать, превозносить. Появляются мастера чудного дела, школы, знатоки; ученые-чудаковеды пишут диссертации и монографии, постепенно вырабатывая общую и частную теорию чудаковедения.
Слушайте, а разве литература не чудачество? Удивительное умение задушевного вранья - вымысла, скажем вежливее. Я представляю себе, что некогда, в неандертальские времена, когда люди (или еще не люди?) изобрели великолепное искусство речи, вдруг появился чудак, который вместо информации изобрел дезинформацию. И как же его осуждали, как его кусали и царапали положительные неандертальцы! А он не мог удержаться, все врал и врал. Потом привыкли к нему, в зимние вечера просить стали: "А ну-ка, брехун, соври позанятнее!" И он плел, жертва собственной фантазии, старался плести позанимательнее, совершенствовался в убедительной брехне. И нет памятника этому великому изобретателю. Памятники строят Гомеру, и Данте, и Шекспиру, а они ведь только продолжатели того косноязычного. И вот сочинения... не брехня... записаны, изданы: появились умельцы занимательной и психологической выдумки, школы, мастера и мастера, обсуждающие мастеров, диссертации и монографии, споры о правдоподобии и правдивости историй о несуществующих событиях в жизни несуществующих людей.