Чудаки с Улики. Зимние птицы
Шрифт:
— Положен сторож, — сказал председатель колхоза, — ну и сторожи.
Людмила присела на ступеньку, выщербленную, как лодка, сапогами, мешками, бочками, ящиками. На замок и не взглянула. Спать не хотела. Грусть не покидала ее.
Приятно было Людмиле воспоминание о дружбе с Милешкиным, первый год замужества, проводы в армию… Она думала о своем муже так, словно давно потеряла его, остались одни воспоминания. Сейчас ей хотелось, чтоб Тимофей оказался рядом, не взвинченным и ершистым, а приветливым, ласковым, каким, впрочем, он никогда с Людмилой не бывал. Она могла до утра
Резерв председателя
Свинарка Матрена с утра пораньше явилась к Милешкиным. У Милешкиных пыль столбом! По кухне разбросаны доски и щепки. От ударов топора и молотка бренчали и подпрыгивали на столе тарелки. Людмила, натуго повязанная газовой косынкой, ползала на коленях по стружкам. Вокруг нее чертенятами вертелись взъерошенные ребятишки.
— Что такое мастерите? — с недовольством спросила гостья.
Милешкиным было не до Матрены. Они делали самокат на трех коньках-«снегурочках» — два конька сзади, один впереди. Работа подходила к концу — осталось закрепить руль, и можно испытывать самокат.
Не дождавшись приглашения пройти и сесть, гостья смахнула, опилки с табуретки, придвинула ее к порогу и чинно опустилась, подобрав под себя ноги, чтобы удальцы не огрели доской или топором. Сидела Матрена и осуждала про себя Милешкиных: «Вот у кого пташья жизнь — ни кола ни двора. Проснулся — полетел, что бог подаст, поклевал и целый день развлекайся детскими забавами…» Вслух сказала:
— Смех да и только с тобой, Люда. Самокаты мастеришь…
— Молодцы-удальцы мои еще малые. Я им помогаю. Вот и самокат готов!
Милешкины, кто в шапке, а кто и космачом, вырвались за дверь, стайкой воробьев взлетели на горку. Первым скатился Василек, потом пустили Мишутку с Петрушей, и Люсямна съехала. Мать последней промчалась далеко по укатанной дороге и забежала в избу; вздымалась высокая грудь, блестели веселые глазищи. Спросила у Матрены:
— Ты зачем к нам пожаловала? — Она никак не могла наладить ровное дыхание — того и гляди, пуговицы от кофты отлетят. Мысленно Людмила еще мчалась с крутой горки на самокате, потому и спрашивала рассеянно у Матрены, зачем та пришла. — Что у тебя к нам, говори. Не зря ведь вырядилась кралей.
Свинарка достала из черной дерматиновой сумки поллитровую банку сметаны — гостинец ребятам. Людмила без лишних слов взяла у нее сметану и заметила:
— Значит, что-то просить будешь. — Людмила через край банки отпила немного сметаны, похвалила: — Свежая. Проси, что душа желает, Матрена, пока я добрая.
— Присядь, Мила, — ласково, с укором сказала гостья. — Все мечешься, летаешь…
Свинарка ни с того ни с сего уткнулась носом в кончик пуховой шали, завсхлипывала. Людмила растерялась… Матрена в глаза и за глаза вечно хулила ее за ветреный характер и неумелую жизнь. Людмила сама зарабатывает рублей по сто в месяц, от Милешкина переводы приходят. С такими-то деньжищами можно бы в деревне кум королю поживать — у Милешкиных ничего нет ни на себе, ни перед собой. «Не от мира сего Людмила, — осуждала свинарка. — Шальная, куролесная бабенка». И на тебе! Хулительница Матрена явилась к Людмиле нарядной, еще и слезу пустила. Как же не растеряться хозяйке.
Продолжая кукситься, Матрена рассказала, что дочь ее с двумя ребятами бросил муж. Матрене крайне надо ехать к дочери в село Полевое, утешить в великом горе, но свиней не на кого оставить. Председатель колхоза посоветовал сходить к Людмиле. Хоть и две работы на ней, сказал председатель, ребятишек полная изба, однако Милешкина безотказная, выручит свинарку.
— Чего уж горемыкать! — Серьезность к молодому, подвижному лицу Людмилы совсем не шла. — Так и быть, берем твоих чушек дней на десять, поезжай к дочери. Только твои утешения ей навряд ли заменят мужа…
Вернулись ребятишки с горки, крича наперебой:
— Мировой самокат, мама Мила! Бежим с нами на речку кататься!
— Не до игрищ, удальцы, — ответила детям мать. — Нам третья работа подвалила: вон тетка Матрена доверяет своих чушек.
Матрена заспешила домой: еще раздумают, откажутся от свиней. У таких, как Милешкины, семь пятниц на неделе.
Катясь на самокате деревенской улицей, визжала и смеялась ватага Милешкиных. Ворвались в бытовку свинофермы — и с порога:
— Давайте Матрениных хрюшек!
В бытовке как раз собрались на перерыв скотники: сушили над печкой мокрые рукавицы, сбивали снег с валенок. Посмеялись над шустрыми удальцами: вот уж надежную подмену нашла себе Матрена! Интересно, как это Милешкины будут ухаживать за целым стадом свиней, когда у самих и в помине не бывало поросенка?
Правду говорили колхозники и сомневались не зря… Хозяйство у Милешкиных никогда не водилось. Купят цыплят — ребятишки нечаянно перетопчут их или задавят, от чрезмерной любви, в ладошках. Заведут поросенка — глядь, поросенок перекормлен чем-то да опоносился. В избе-то все хозяева — от Людмилы до карапуза Мишутки, — кто что хочет, то и вытворяет. Пока не подрастут удальцы, Людмила решила не заводить никакую живность.
Выглянул из своей конторки заведующий свинарником Ветошкин.
— И мелкоту привела… — выпуклыми глазами уставился на Людмилу. — Гляди, как бы не подчистили кабаны твою ораву.
— Мы вперед съедим кабанов живыми, — серьезно ответил Петруша.
Ветошкин, пожилой, сутулый, надел черный полушубок, шапку из серого кролика и завел Милешкиных в длинный свинарник с закурженными окнами. Свиньи повскакивали с лежек, тычась рылами в щели между изглоданных досок, захрюкали, заревели. Мишутка подумал, что свиньи, встречая новых хозяев, по-своему ликовали, но Ветошкин угрюмо сказал:
— Жрать хотят.
Удальцы отпрянули от клеток.
В тупике свинарника Ветошкин показал Людмиле огромный котел, вмазанный в печку, кивнул на груду мерзлой картошки и пробурчал:
— Вот чан и корм, вари и корми.
И все, что ли? — Людмила с недоумением взглянула на картошку. — И больше никаких приправ?
— Ты имеешь в виду лавровый лист, петрушку, укроп?..
Да будет язвить, Семен Парфеныч! — вспылила Людмила. — Чушки в голодном реве зашлись, а тебе шутки. Где отруби или соя?