Чудес не бывает
Шрифт:
Она переживала, я чувствовал.
–Право, не стоит так… - пробормотал я.
Алессандра сдержалась и не расцеловала меня. Я мысленно поблагодарил ее за это.
…Подозрительная таверна называлась "Зеленая лягушка", вдруг вспомнилось мне…
Я постучал. В коридоре шумели, и я не расслышал, что сказал дед. Мне показалось, что-то вроде "войдите". Я вошел - и понял, что ошибся. Арбин с Эмиром сидели в глубине на диване, обнявшись.
–Извините, я, кажется, не вовремя, - смутился я и попятился обратно.
– Я зайду попозже.
–А! Виновник торжества!
– закричал дед, бросаясь ко мне. Он втащил меня в кабинет
–Ну, рассказывай, куда исчезли?
– потребовал он, посадив меня между собой и Эмиром.
Между ними я чувствовал себя неуютно. Старательно не смотря на отца, который начал морщиться, как только я сел -это было совсем неприятно, - я сказал:
–Извините, магистр Эмир, что я там не остался. Я подумал, что появился слишком быстро, нас наверняка не ждали. Вернее, совершенно не ждали, - прибавил я, вспомнив, как стеной стояли охранник и ведьмочка-секретарша.
– Даже не хотели пускать, - я попытался оправдаться, вспомнив заодно и то, какой погром там случился, когда я вытряхнул арестанта.
– Я принес его в руке, - сказал я, - а он пытался вырваться. И когда меня задержали и не пускали, мне пришлось его выпустить, потому что… В общем, пришлось, - неловко закончил я.
– А еще… ведь вы мне разрешили идти через отражения?
– я неуверенно оглянулся на Эмира, он резко кивнул, лицо застыло.
– Но письменного разрешения у меня не было, получается, я нарушил закон, употребив запретную магию. И когда я это вспомнил, я решил уйти, чтобы не объясняться…
–В этом весь ты, - сердито заметил дед.
– Чтобы не объясняться! А кто за тебя должен объясняться? Бросил опасного преступника, а сам сбежал! Еще и исчез! Где вы гуляли двое суток? И покажи, наконец, руку!
Я вытащил ладонь.
–Неужели сложно сообразить, что если тебя послали с заданием употребить чертову запретную магию, то за количеством никто следить не будет, - бормотал дед в бороду, разглядывая заживающую рану, осторожно щупая твердые края.
Я морщился, но молчал. Краем глаза я заметил, что отец тоже смотрит на мою руку, и щека его, обращенная ко мне, подергивается. Мне стало противно, и я усилием воли заставил себя не морщиться.
Кабинет заполняла полутьма, только горел огонь в камине, потрескивая.
Вдруг прихватило голову, как будто невидимый великан проверял ее, как арбуз, на зрелость: вспомнился монотонный треск, надоедливый запах жасмина… по языку пополз неизвестный горьковатый вкус, затошнило.
Пытаясь избавиться от наваждения, я так сильно затряс головой, что Арбин прикрикнул:
–Сиди тихо!
Тонкая ладонь отца легла мне на затылок, и дурнота быстро исчезла. Я сидел, боясь пошевелиться.
Наконец дед отпустил мою страдальческую руку.
–Заживает, как на собаке, - сказал он уже спокойно. Откинулся к мягкой спинке дивана и принял расслабленную позу. Отец с другой стороны повторил его движение.
Мне не хотелось делать так же. Получилось бы слишком по-семейному, а мое настроение не подходило к этому ощущению.
Я, недолго думая, сполз на пол, протянув ноги, откинул голову на диван и закрыл глаза. И тоже предался медитации. Если не вспоминать кое о чем, то получится почти нормально.
Сидели мы так долго, о чем-то думая, иногда перекладывая руку или ногу, изредка поглядывая друг на друга.
Иногда, думал я, случаются в жизни такие моменты. Обычно их не замечаешь, они проходят мимо. Они незначимые. В такие моменты не высказывается умных мыслей. Не говорится о важных делах. В эти минуты покоя и созерцания не решаются мировые проблемы. И никакие. Но очень может статься, что именно в такие миги человек и счастлив.
Ведь, если подумать, счастья как жизненного периода не существует. Счастье - более эфемерная вещь, чем чудо. Оно существует в мгновенном ощущении, это вспышка, всплеск, иногда - несколько минут такого несознательного сидения, когда ни о чем не думаешь, а просто существуешь.
Как этот диван, на котором мы примостились: стоит себе на толстых лапах, деревянный снизу и плюшевый сверху, и мягкий, если нажать рукой посильнее - пружинит, отталкивает руку, рубчатая поверхность как будто чешется о ладонь, тычется в тебя огромной шершавой щекой.
Так и ты - колени поджаты, пол натирает копчик, но пошевелиться лень. Шея затекла, но приятно ощущать голову запрокинутой, есть в этом свежесть положения в пространстве. А то вечно то сидишь, то стоишь, то лежишь, то идешь… Шея чешется от нечесаных волос, рука упирается в старый ковер, и песчинки впиваются в кожу. Иногда поднимешь, потрешь ладонь о ладонь, стряхивая песчинки, растирая вмятинки на ладони, - и снова упираешься. Огонь трещит, пощелкивая, пахнет пылью. И - хоть и незначительный для отчета пред высшим судией миг, но без него жизнь была бы бессмысленным передвижением тела в мировом пространстве.
Звонили к обеду. Коридор наполнился гулом голосов, спешащих из аудиторий в столовую.
–Пойдем и мы, что ли, - покряхтывая, поднялся дед.
– Ох, устал я, две ночи не спал.
В столовой меня остановили рыцари и попросили, чтобы я зашел к себе в комнату: они будут меня ждать.
–Очень интересная постановка вопроса, - пробормотал я, но спорить не стал. Чувствовал я себя мерзко, представляя, что они мне устроят.
Именно чего-то в этом роде я и ждал. Они устроили чествование, поднесли самодельный орден на синей ленте, и потребовали подробного рассказа великой победы над великим злодеем всех времен и народов.
Честно говоря, хотелось посоветовать им смело шагать в светлое будущее. Но я снизошел до их молодого восторга. Сел, рассадил их вокруг и передал им наш разговор с Сирием Псоем.
Разочарование.
–Так он вовсе не черный маг?
–Нет, дети, - вздохнул я, как бы сожалея об этом.
Я сочувствовал крушению наивной детской мечты. Даже не стал напоминать, что это было известно заранее.
Расходились они грустно. Вставали поодиночке, как бы не в силах расстаться - с чем? Как бы отдавая дань - чему? Прощальное было настроение. Ни слова не произнесли о судьбе ордена, да и что можно было сказать? Мне, во всяком случае, нечего.
Остался один серьезный Эрл.
–Знаешь, магистр, - сказал он, вставая, - знаешь… Может, оно и к лучшему. И братство мы не распустим, наверное. Потому что… Хорошо, когда кто-то есть рядом, правда? И не важно, под каким предлогом.
С этими словами он тоже вышел.
–Умница, Эрл, - сказал я двери.
В дверь просунулась лохматая голова Романа:
–А что с этим?
–Не знаю, - пожал я плечами.
– Не спросил.
–Понятно, - убрался он.
С утра я собрал пачку исписанных листов и стал на них смотреть, перебирая, но не имея сил перечитать. Я был уверен, что там самый настоящий бред: ни одной приличной мысли, одно размазывание цитат.