Чудеса в Гусляре (сборник)
Шрифт:
Хлопнула дверь. Кристина замешкалась в коридоре. Конечно же, там висит мой скафандр. Я хотел сказать, чтобы Кристина не боялась, но вспомнил, что она не поймет. Так я и лежал, не открывая глаз.
Кристина вошла в комнату и остановилась у двери. Сейчас она увидит белого волчонка и свой портрет на столике. Кристина не двигалась. Комната наполнилась жужжанием — она включила шторы. Стало светлее. Даже сквозь сомкнутые веки солнце било в глаза. Тогда я понял, что это не сон.
Кристина стояла у двери. Я открыл глаза и постарался улыбнуться ей. Окна были открыты, и сквозь
— Доброе утро, — сказал я. — Извините, что я напакостил в вашем доме.
— Доброе утро, — отозвалась Кристина. — Я не обижаюсь.
Только тут я заметил у нее на груди коробочку лингвиста.
Из-за ее спины неожиданно возник Глеб.
— Мы не спали всю ночь, — сказал он. — А ты отключил рацию, и за это тебе влетит от капитана по первое число.
— Пожалуйста, — сказал я, не отрывая взгляда от Кристины. …В день отлета я спросил Кристину:
— Ты что сегодня делаешь?
— Работаю, — сказала Кристина. — Ты же знаешь. Первую неделю мы приводим город в порядок. Все работают.
Лингвист точно переводил смысл слов, но совершенно не умел передать интонации и оттенки эмоций.
— Если бы ты остался, — сказала Кристина, — я бы научилась говорить по-русски.
Лингвист опять перевел только формальную суть ее слов.
— Я не могу, — сказал я. — Но прилечу, как только станет возможно.
— Я не верю, — сказала Кристина.
— Можно, я возьму на память твой портрет и белого волчонка?
— Зачем?
— Я возьму.
— Как хочешь.
Мы стояли у летнего кафе. Несколько человек помогали машине натягивать над ним полосатый тент. Пахло свежей краской. Бауэр рискованно обогнал автобус и затормозил рядом с нами.
— Я знал, где тебя искать, — сказал он. — Доброе утро, Дели.
— Кристина, — поправила она.
— Мы едем в Синюю башню, — сказал Глеб. — Хочешь с нами?
— Зачем? — удивилась Кристина. — Я совсем недавно там была. Я не люблю их. Тошнит.
— Сегодня придут последние. Те, кто задержался осенью, консервируя энергостанцию.
— Ты рассказывал мне про «Марию Целесту», — сказала Кристина. — А может, там случилось то, что у нас?
— Вряд ли. Случайно такие вещи не случаются.
— У нас сначала тоже было случайно. Потом только появилась теория. И первые машины времени.
— Любое открытие вызывается необходимостью. На Земле это еще не необходимость.
— У нас необходимость.
— Еще бы, — сказал Бауэр. — Зима отнимала у вас половину жизни. На шесть месяцев планета вымирала. Можно терпеть мороз, можно изобрести валенки, но это лишь защита, а не нападение.
— Вот мы и напали на зиму, — сказала Кристина. — Простите, мне пора.
— Мы подвезем тебя, — сказал Бауэр.
— Мне близко, спасибо. Увидимся перед отлетом.
Кристина запахнула накидку и убежала.
Мы успели к Синей башне. Техник провел нас к временным камерам как раз тогда, когда из них выходили рабочие с энергостанции.
Было странно смотреть, как открываются двери в ничто, во время, в прошлую осень. И странно сознавать, что через эту башню за последние три дня прошло население всего города. Сейчас выйдут последние, и башня заснет до осени. Осенью, когда зарядят дожди, когда первый снег брызнет из сизых туч и ветры начнут срывать с деревьев бурые листья, вновь загорятся контрольные приборы, загудят генераторы, создавая временное поле. И, убрав за собой дома, заперев все двери, смазав станки, загнав в гаражи машины, выключив свет, захватив с собой домашних зверюшек, жители города соберутся у Синих башен, взглянут в последний раз на хмурое сизое небо и войдут во временные камеры. На мгновение замутится сознание, охватит дурнота, потом вновь вспыхнут лампы под потолком: можно выходить.
В жизни людей пройдет минута. В жизни планеты — шесть месяцев. Люди постареют на минуту, планета — на полгода. И нет зимы, нет месяцев, потраченных на борьбу со злой природой, не нужны теплые вещи и топливо…
Несколько дней уходит весной на уборку города, на окраску домов, обглоданных метелями, — и жизнь продолжается. До осени. А там вновь вся планета уйдет в машины времени, чтобы вычеркнуть зиму. И вновь на шесть месяцев на пустой планете воцарится холод и в покинутых людьми городах будут хозяйничать белые волки и пурга.
Выходивший последним пожилой мужчина в белом комбинезоне с синей «молнией» на рукаве передал технику квадратную карточку. Тот сверил ее с другой, такой же.
— Хорошо, — сказал он. — Идите.
Люди, вышедшие из башни, останавливались, поправляли волосы, жмурились, разминались, как после короткого дневного сна. Один из них присел на корточки, сорвал тонкую травинку, пробившуюся сквозь холодную еще землю.
— Никак не могу привыкнуть, — сказал он, поднимая голову. — Никак.
Кто-то коротко засмеялся.
Техники суетились у входа.
Короткие команды раздавались из динамика над дверью башни.
Минут через пять все было кончено: тяжелая стальная дверь опустилась сверху и отрезала от сегодняшнего дня прошлую осень. …Кристина не пришла нас проводить.
Ничего, я прилечу сюда следующей весной, без спроса войду в ее пустой дом, улягусь на диване в первой комнате и буду ждать того утра, когда в прихожей раздадутся легкие шаги, Кристина войдет в комнату и откроет ставни, чтобы впустить в дом солнечные лучи.
Такан для детей земли
Такана поймали на границе Большого Плоскогорья, там, где серые непроходимые джунгли уступают место редким кущам сиреневых деревьев, источающих едкий запах камфары и эфира. У сиреневых деревьев ядовитые длинные иглы, и, если неосторожный путник остановится переночевать в куще, он никогда больше не проснется. Туда, на Плоскогорье, не добираются влажные серые туманы, и покрытые снегом вершины Облачного хребта видны в любую погоду.
Такана поймали канские охотники и принесли в деревушку у водопада, привязав за ноги к гибким слегам. Он еще не умел летать. Такана не добили, потому что зимней ночью в деревню приезжал начальник поста в Дарке и сказал, что за живого такана можно получить много денег.