Чудеса возможны, или Путь к Волшебству
Шрифт:
– Очень немного. По-моему, она сильно заболела после родов и меня долго, недели две, не носили к ней.
Помолчав и подумав некоторое время, я задаю новый вопрос:
– Как вы считаете, как должен чувствовать себя ребенок, оставшийся без тепла и молока матери в первые же часы своей жизни?
– По-моему, отвратительно.
– Представьте себе этого ребенка. Как он выглядит?
Николь на минуту сосредотачивается, а затем внезапно из ее глаз выкатывается слезинка:
– Он… Он очень несчастен.
– Что вы чувствуете, представляя себя на месте этого ребенка? Ведь он и есть вы.
– Мне трудно представить себя на его месте.
– Прекрасно, сделайте это.
Николь берет на руки воображаемого ребенка и укачивает его, что-то ему шепчет. Потом кормит из воображаемой бутылочки, предварительно долго подержав ее в ладонях. Затем объявляет мне:
– Он успокоился. Сейчас ему хорошо.
– Отлично. Теперь вам нужно вернуть его на место – то есть, внутрь себя. Поместите его в своё сердце. Растворите его в себе.
Николь молча проделывает предложенное мной упражнение, а затем говорит:
– Есть.
– Как вы себя чувствуете?
– Прекрасно.
И действительно, теперь ее поза изменилась. Поразительно, но Николь сидит прямо и расслабленно совсем без усилий. Помолчав, она говорит мне:
– Матка уже не болит. Я чувствую, что мы нашли корень моих болезней. Очевидно, я обиделась на мать еще тогда, в роддоме, обиделась настолько сильно, что теперь страдаю болями в матке… Я всегда чувствовала эту обиду, но не могла понять – за что? Ведь все взрослые недоразумения я вроде бы уже проработала на многочисленных тренингах, которые я посещала…
Я только сейчас вспомнила, что первая пища, которую я получила, меня шокировала. Она не была ожидаемым живым материнским молоком – отсюда, наверное, и пожизненные проблемы с желудком. А плохое зрение, наверное, потому, что я все это время не хотела видеть реального корня своих проблем.
Помолчав еще немного, Николь добавляет:
– Скажите, Стан, а я могу делать это упражнение самостоятельно?
– Конечно, если чувствуете в этом надобность. Если возникнут сложности – я на связи.
Мы тепло прощаемся и Николь уходит. Сейчас в ней мало что напоминает зажатую скрюченную женщину, которая сидела передо мной на стуле полчаса назад. Она больше не сутулится и слегка виляет бёдрами; её руки расслабленно и грациозно скользят вдоль туловища. Как всё же ощутима разница между здоровым и больным человеком…
Спроси свою боль
– От жизни устал.
– Нет, ты перестал
Верить в страстей жёлто-красный накал
Розовый мир, свою голубую звезду
Белым был там, чёрным был здесь
Перемешался, запачкался весь
В массе людской
В солнечный зной
Я тебя не найду.
И нужен ливень, нужна гроза,
Чтобы открыть на тебя глаза
Краски все смыть и под ними тебя найти
Но ты в расцветку чужую врос
И носишь её, как ошейник пёс
Поэтому наши с тобой не сойдутся пути
А я всей палитрой тебя рисовал
И ты был пёстрый, как карнавал
Когда же случилось, что жизни бал
В тебе вдруг погас?
Оставил ты где-то праздник и цвет
Рисую картину – а в ней тебя нет
А чёрно-белых ангел не хочет красок.
Катя – моя знакомая из Карпатского посёлка. Живет себе жизнью обычной девушки из провинции: дом, сад, работа. Я вижу её почти каждый год – когда приезжаю к ним отдыхать. Она рассказывает мне о своем житье-бытье, а поскольку к разговору часто подключаются ее родители, я бываю в курсе их домашних проблем и могу увидеть их со стороны.
Последнее время дела у Кати не очень. Она замыкается и неохотно делится с окружающими. Зато ее мама, пересекаясь со мной, не устает на нее пожаловаться: и работает она не так, и получает мало, и одевается плохо, и ленивая, и неаккуратная.
Ситуация известная: дети выросли, пора делить территорию. Но как ее поделишь? Строить новый дом долго и дорого; денег купить или снять квартиру у Кати нет. Вот и приходится жить приживалкой у собственных родителей.
Неудивительно, что через некоторое время у Кати начинает болеть голова. Сначала периодами, затем регулярно. Потом боль становится привычкой, от которой не так-то легко избавиться.
Мать пичкает дочь таблетками, но головные боли не проходят. Приходится идти к врачу. После обследования врач показывает на рентгене пятно в верхней части головного мозга: опухоль. Сделанный через некоторое время повторный рентген показывает, что опухоль растет и захватывает новые зоны головного мозга. В любой момент это может кончиться поражением жизненно важных зон, что чревато смертью или пожизненной инвалидностью. Медики рекомендуют операцию; шансы на успех не стопроцентны, но они есть. Аргументация врачей проста: лучше рискнуть с шансом на выздоровление и полноценную жизнь, чем жить в постоянной неизвестности и без шансов, как они считают, на изменение направленности процесса.
– Психологическая проблема налицо, – говорю я соседке-учительнице, которая общается с Катиными родителями больше, чем я. – Скажи ее матери, что им надо бы найти психолога – может, и врачи не потребуются.
– Не хочу брать на себя слишком много, – отвечает та. – Буду потом виновата.
Поразмыслив, я признаю ее правоту: мы и так часто критикуем манеру поведения матери и защищаем Катю, что вызывает недовольство первой. Сейчас психологи и я в их лице – враги № 1: молодежь и так отбилась от рук, а тут еще их поддерживают всяческие «авторитеты». К тому же процесс зашел слишком далеко: иди знай, может психологическая помощь уже опоздала. Да и сама Катя в силу своих жизненных приоритетов вряд ли имеет представление о том, чем ей может помочь психолог.
Однако через некоторое время мать Кати уезжает на целый день по каким-то своим делам и Катя остается дома одна.
– Зайди к ним, – говорит соседка, узнавшая об этом первой. – Катя хочет с тобой поговорить.
Я захожу в дом хозяев. Катя провожает меня в самую большую комнату и садится напротив.
– Ты о чем поговорить-то хотела? – спрашиваю ее я.
– Соседка наша сказала мне, что ты помочь можешь. Сделай так, чтобы голова не болела! Одуреваю я от боли этой. Она сказала, что ты точки какие-то знаешь. Может, массаж сделаешь, или хоть меня научи, я сама себе делать буду. Аутотренинг какой-то подскажи, вы же занимаетесь этим.
– Солнышко, да я уже лет десять этим не занимаюсь. Зато сейчас я могу тебе предложить кое-что другое. Ты действительно хочешь вылечиться?
Вместо ответа Катя всхлипывает. Наверное, думает, что я издеваюсь.
– Ну, тогда будь со мной откровенна. Во-первых, поплачь сейчас хорошенько, не сдерживай себя.
Однако Катя не в настроении плакать. Из ее глаз выкатываются несколько слезинок и она успокаивается.
– Ну, как сейчас? – спрашиваю ее я.
– Что «как»?
– Больше голова болит или меньше?